История инквизиции - [37]
На этот раз было только тридцать осужденных, из них четырнадцать — к смертной казни.
Это было, так сказать, прелюдией; так артист берет несколько аккордов и пробует инструмент, прежде чем начать симфонию.
Инквизиция тоже пробовала, она пробовала узнать, что скажет Испания, — но Испания дала в ответ только палачей и мучеников.
Время сопротивления уже прошло.
Невежество, фанатизм и тирания короля и религии уничтожили в этом народе все… даже жалость… даже чувство самосохранения.
Четырнадцать осужденных на сожжение были почти все родственники между собою; исключая двух, трех слуг, все они принадлежали к высшему классу общества. Семья Казалла одна почти заполнила собою весь ауто-да-фе. Прежде всего, старший брат Агостин Казалла, бывший капеллан императора. Пытка в конце концов сломила его мужество: не отрекаясь от своей веры, он заявил, что не проповедовал ее другим; он надеялся этим полуотступничеством спасти свою жизнь, но выиграл только то, что прежде сожжения был задушен. Прежде чем взойти на костер, он имел слабость убеждать других признаться в своих ошибках. Среди осужденных был его брат Франциско, тоже священник; непоколебимая стойкость этого брата заставила судей отправить его на костер с завязанным ртом. Когда он услышал, что брат призывает отступить от веры, которой он сам его научил, Франциско выразил свой протест движением закованных рук, и взгляд отступника опустился под взглядом мученика.
Ян Люкен. Офорт из серии «Испанские ауто-да-фе». 1700 г.
Только один осужденный был сожжен живым вместе с Франциско, — это был адвокат Херецуэло. Слыша, как его хозяин Агостин переходит на сторону монахов, усиленно убеждавших его отказаться от своей веры, он только окинул его взглядом, полным презрения; но вдруг он узнал в группе примиренных с церковью, купивших свою жизнь ценой отступничества, свою любимую жену, Леонор де Сиснерос; он ничего не мог ей сказать, но в его взоре сверкнул упрек, полный любви; затем он твердыми шагами пошел на смерть, как человек потерявший все на земле.
«Я был около него до последнего издыхания», рассказывает папист Иллескас, «и мог видеть малейший его жест. Рот у него был завязан, и он не мог говорить, но вся его фигура дышала решимостью самого упорного грешника, и мне не удалось подметить в нем ни малейшего признака страха или даже страдания; его лицо выражало такую сосредоточенную серьезность, какой я никогда не видел на земле. Я содрогался при виде этого лица, думая, что через минуту он будет в аду вместе со своим учителем Лютером. Наконец, спокойный и радостный взгляд, устремленный на судей, вывел из себя одного из стражников, и тот поразил его копьем, сократив, таким образом, его мучения.
Мужество Леонор оставило ее во время пыток. Не зная об участи своего мужа, сомневаясь, может быть, в его твердости, она уступила… Но взгляд Херецуэло пронзил ее сердце, как взгляд Христа пронзил душу отрекшегося от него апостола. С этого дня этот взгляд не покидал ее.
Жизнь, купленная ценой подлости, сделалась ей в тягость. Она отказалась подчиняться наложенной на нее епитимьи и была снова заключена в тюрьму, где провела восемь лет. Никакая сила не могла заставить ее отказаться от веры, — воспоминание о первом падении не позволяло ей совершить второе».
Наконец, в 1568 году, она погибла на костре: «Ничто», рассказывает опять Иллескас, «не могло смягчить этого строптивого сердца»[36].
Ян Люкен. Офорт из серии «Испанские ауто-да-фе». 1700 г.
На том же самом костре были сожжены кости матери братьев Казалла, виновной в том, что при жизни давала в своем доме убежище для собрания лютеран. Ее память была предана позору, имения ее конфискованы, а самый дом срыт.
В память этого ауто-да-фе была воздвигнута колона разрушенная… никем иным, как французами в 1809 году.
8-го октября того же года состоялось в Валладолиде второе ауто-да-фе.
Сам Филипп II присутствовал на нем со всем своим двором.
Среди сожженных жертв был некто Карлос де Сесо, итальянский дворянин, со своим слугой Санхец.
Когда от огня истлели веревки, связывавшие последнего, он бросился вон из костра.
— Откажись от веры и ты будешь помилован, — говорят ему священники.
Но в это время он увидел своего господина, спокойно и решительно стоявшего среди пламени…
— Нет, я хочу умереть так же, как этот достойный служитель господа, — вскричал он.
И его опять бросили в огонь.
В тот же день погиб Доминго де Раксас, пастор реформаторской церкви в Валладолиде, о котором упоминалось выше.
Проходя перед королевской ложей, он сказал Филиппу II: — Я умираю за правую евангелическую веру, проповеданную Лютером, а вы, государь, неужели вы можете хладнокровно смотреть на страдания ваших ни в чем неповинных подданных?
— Да, — отвечал король, — если бы мой собственный сын был таким же проклятым еретиком как ты, то я сам принес бы дров для его костра.
И Филипп II был в состоянии это сделать!
«Все люди братья» — сказал Христос. Да, верные сыновья господа, но между ними и еретиками нет даже родственных уз.
Впрочем, из самых слов пастора Раксас видно, что идея протеста и борьбы еще не зародилась в уме этих людей.
