История - [15]

Через несколько дней после того, как все это совершилось, царь Иоанн скончался, царствовав двадцать четыре года и восемь месяцев. Это был человек, который и царством управлял прекрасно, и жил богоугодно, и по нравственности не был ни распутен, ни невоздержан, и в дарах и издержках любил великолепие, как об этом ясно говорят и частые раздачи золота константинопольским жителям, и столько прекрасных и громадных храмов, воздвигнутых им с самого основания. В то же время страстно любя славу, как никто другой, он больше всего старался о том, чтобы оставить по себе в потомстве знаменитое имя. За благопристойным поведением и приличным видом домашних он наблюдал с такой строгостью, что даже обращал внимание на стрижку волос и тщательно осматривал обувь — вполне ли она соответствовала положению того, кто ее носил. Как убийственную заразу, он изгнал из царского дворца и пустословие, и сквернословие при общественных собраниях, и чрезмерную роскошь в одежде и пище. Представляя в {60} себе образец строгого воздержания и желая, чтобы все домашние подражали ему, он не переставал подвизаться во всех видах этой добродетели. Но, поступая таким образом, он не был, однако же, чужд любезности, не был ни суров, ни неприступен, ни угрюм, ни пасмурен и как будто чем-то недоволен. Публично подавая собой пример во всяком прекрасном деле, он вместе с тем, когда оставался без людей посторонних и избавлялся от шумной толпы, как от докучливого звона колокола, допускал и приличное остроумие, не чуждался и шутки, не совсем запрещал или подавлял и смех. И так как он в немногом уступал тем, которые хранят высшее воздержание и непорочность, недалеко отставал от тех, которые ведут жизнь в высшей степени строгую, и ни у кого во все свое царствование ни жизни не отнял, ни тела не изуродовал, то его и до сих пор все прославляют похвалами и считают, так сказать, венцом всех царей, восседавших на римском престоле из рода Комниных. Но и по отношению ко многим из древних и лучших императоров можно сказать, что он с одними из них сравнялся, а других даже превзошел. {61}

ЦАРСТВОВАНИЕ МАНУИЛА КОМНИНА

КНИГА 1

1. Когда Мануил провозглашен был самодержцем, он немедленно отправил в царственный город великого доместика, по имени Иоанн, а по прозванию Аксух, и с ним хартулария* Василия Цинцилука с тем, чтобы они устроили дела нового царствования, облегчили ему прибытие в столицу и приготовили все нужное к его въезду, а в то же время задержали и родного его брата, севастократора Исаака. Самодержец опасался, чтобы Исаак, услышав о смерти отца и узнав, что скипетр передан младшему его брату, не стал противиться и домогаться верховной власти, так как он имел право на престол по своему рождению, находился тогда в {62} столице и проживал в том дворце, в котором хранилась казна и царские регалии. Иоанн, поспешно приехав в Константинополь, действительно задерживает Исаака, который еще ничего не знал о случившемся, и. заключает его в монастырь Вседержителя, построенный царем Иоанном; так что, когда тот, находясь уже в заключении, узнал о смерти отца и услышал о провозглашении брата, то ничего уже не мог сделать и только жаловался, что его обижают, и обижают сверх всякой меры, и превозносил тот порядок, которому все в мире подчиняется. «Скончался,— говорил он,— Алексей, первородный из братьев и наследник отеческой власти; за ним последовал Андроник, второй после первого; и он вскоре после того, как привез тело покойного брата из-за моря, также окончил жизнь. Значит, ко мне теперь должен перейти римский скипетр и по праву мне принадлежит власть». Но между тем как он тщетно высказывал такие жалобы и, как пойманная птичка, напрасно истощался в усилиях, великий доместик, заботясь об охранении дворца и стараясь, чтобы граждане провозгласили Мануила царем, выдает духовенству великого храма грамоту, писанную красными чернилами и скрепленную золотой печатью и шелковым красным шнурком, в которой назначалось ему ежегодно по 200 мин серебряных монет**. Гово-{63}рили, впрочем, что Аксух привез с собой и другую подобную же царскую грамоту, в которой назначалось столько же золотых монет. Император не без основания опасался, чтобы или сам Исаак, имевший больше права на престол по рождению, услышав о смерти отца и о провозглашении младшего брата, не возмутил города, или происки каких-нибудь беспокойных и склонных к возмущениям людей, обыкновенно сопровождающие восшествие на престол и перемену императоров, не сделали чего-либо неблагоприятного новому царю и опасного для его царствования. Поэтому, при таком сомнительном положении дел, он и вручил Иоанну две милостивые грамоты. Но дела посольства пошли так благоприятно, что ни пославшему, ни посланному нельзя было ничего лучшего ни представить, ни желать, и потому Иоанн, удержав грамоту, назначавшую золото, выдал только грамоту, назначавшую серебро.

Между тем как посланные подготовили таким образом прибытие царя, сам царь, воздав последний долг отцу, поставил тело его на одном из кораблей, стоявших в реке Пираме, которая, орошая Мопсуестию, впадает в море, и, устроив, сколько позволяло время, дела в Антиохии, выступил из Киликии и отправился в путь через так называемую верхнюю Фригию. На пути были захвачены персами и отведены к тогдашнему правителю Иконии, Масуту, двоюродный по отцу брат Мануила, Андроник Комнин, бывший впоследствии тираном над рим-{64}лянами, и Феодор Дасиот, за которым была в замужестве Мария, дочь родного брата Мануилова, севастократора Андроника. Находясь на охоте и уклонившись от пути, по которому шло войско, они нечаянно попали в руки неприятелей и таким образом, думая ловить зверей, сами были пойманы ловцами людей. В то время царь не мог обращать внимания ни на что постороннее, будучи всецело занят предстоявшим ему делом и считая небезопасным хоть сколько-нибудь медлить его исполнением, и потому не позаботился, как следовало, и об этих лицах и не оказал им царской помощи, но впоследствии освободил их без выкупа и возвратил римлянам небольшой город Праку, основанный в соседстве с Селевкией и разоренный персами. По прибытии в столицу Мануил был радостно принят ее жителями как потому, что он наследовал отеческий престол, так и потому, что его все любили. В возрасте нежного юноши он превосходил уже благоразумием людей, состарившихся в делах, был воинствен и смел, в опасностях неустрашим и мужествен, в битвах решителен и храбр. Юношеское лицо его отличалось приятностью, и улыбающийся взор заключал в себе много привлекательного. Ростом он был высок, хотя несколько и сутуловат. Цвет тела его был не такой белоснежный, как бывает у воспитанных в тени, но и не такой смуглый, как у людей, которые долго были на солнце и подвергались действию пламенных лучей его; отличаясь от белого, он хотя {65} и приближался к черноватому, но не отнимал тем красоты. По всем этим причинам граждане стеклись ему навстречу с распростертыми объятиями, и он радостно вступил в царские чертоги при громких восклицаниях и сильных рукоплесканиях народа. При вступлении его во дворец на стройном арабском коне, когда нужно было проходить воротами, за которыми сходить с седла дозволяется одним только императорам, конь, на котором ехал царь, громко заржал и стал сильно бить копытами в помост, потом спокойно пошел вперед и, гордо описав несколько кругов, переступил наконец порог. Это обстоятельство показалось счастливым предзнаменованием для бывших тут болтунов, и особенно для тех, которые глазеют на небо, но едва умеют различать то, что у них под ногами; по этим движениям и многократным кружениям коня они предсказывали самодержцу продолжительную жизнь.