История Хэйкэ - [194]

– Господин, – сказал он Усиваке, – не соизволите ли войти? Это – мой дом, располагайтесь в нем как в своем собственном.

В ту ночь Усивака не мог заснуть. Его тревожило все вокруг. Даже еда казалась странной на вкус.

Ему не было разрешено выходить из дома, и это его беспокоило. Только две недели спустя появился Кихидзи, который не приходил с тех пор, как они сюда приехали.

– Как поживаете? – спросил он Усиваку. – Не чувствуете себя одиноко? Хэйкэ внимательно за всеми следят, поэтому я не приходил преднамеренно. Не думайте, что я забыл о вас. – Усивака на это ничего не ответил, и Кихидзи продолжал: – За всеми дорогами, портами, городскими воротами ведется пристальное наблюдение. Те, у которых до этого были какие-то связи с Гэндзи, взяты под подозрение. Но кому придет в голову прочесывать «веселый квартал»? – засмеялся он. Усивака опять ничего не сказал, а Кихидзи заметил: – Конечно, господин, мне не надо напоминать вам, какую ценность для Гэндзи представляет ваша жизнь. Если бы не вы и не ваш брат Ёритомо, Гэндзи, в сущности, перестали бы существовать как дом. Все их надежды на вас.

– Кихидзи, когда я отправлюсь на северо-восток? – вдруг вступил в разговор Усивака.

– Ну, мне надо быть очень осторожным. Я не могу ничем рисковать. Я подожду, пока Хэйкэ утратят бдительность. Вероятно, весной я сумею проводить вас на север.

– Весной?

– В начале будущего года, я бы сказал.

– А до этого?

– Вам будет вполне безопасно в столице. Для большей уверенности, однако, вам надо одеться девушкой, и когда вы привыкнете к такой одежде, то сможете повсюду свободно ходить, не опасаясь, что вас узнают. Оставайтесь здесь, пока я за вами не приду.

Вскоре Кихидзи отправился на северо-восток, пообещав вернуться в феврале или в марте. Конно-мару были даны подробные инструкции о том, что ему следует делать, пока торговец отсутствует, а Усивака был оставлен на попечение двух сестер.

– Я не хочу одеваться как девушка, – повторял юноша сестрам и Конно-мару, который приходил каждый день. Понадобилось его долго уговаривать, прежде чем Усивака наконец согласился, чтобы ему подкололи и завязали волосы так, будто он был девушкой. Юноша надел яркое кимоно, какие носили молодые танцовщицы. Его лицо было тщательно напудрено. Когда он привык к своему наряду и имени Риндо (горечавка), то начал донимать Конно-мару упреками.

– Ковака, вы лгали мне, – без устали повторял он. – Вы до сих пор не сказали, когда я увижу свою мать. Вы как-то говорили, что она больна, но это не так. Асатори сказал мне, что она тоже хочет меня видеть.

После побега с горы Курама Усивака, казалось, был поглощен исключительно мыслью о матери. Но Конно-мару постоянно говорил ему об опасности, которой он себя подвергнет, если попытается встретиться с госпожой Токивой.

– Вы должны понять, что я не стараюсь препятствовать тому, чтобы вы ее увидели, но Хэйкэ охраняют особняк день и ночь. Они уверены в том, что вы попытаетесь прийти туда, и они вас выслеживают.

Но Усивака продолжал упорствовать.

– Вы ведь собираетесь на северо-восток, так?

– Нет. Сначала я должен увидеть мою мать.

– Я все время говорю вам, что ради вашей матери и ради самого себя вы не должны пытаться увидеть ее сейчас.

– Первая улица, на которой она живет, недалеко отсюда, да, Ковака? Что же странного в том, что я хочу видеть ее?

– Если бы там не стояла охрана Хэйкэ, вам ничто бы не помешало увидеть мать.

– Вы жестоки, Ковака, не позволяя мне встретиться с ней. Жаль, что я не мужчина, а Риндо. Иначе бы я наказал проклятых Хэйкэ.

– Здорово сказано! Если вы хотите увидеть мать, не забывайте, что для этого нужно в первую очередь разделаться с Хэйкэ.

– Как я ненавижу их, этих Хэйкэ! – часто восклицал Усивака, смотря суровым, полным решимости взглядом.

Усивака, наряженный под хорошенькую Риндо, часто прогуливался в одиночестве вдоль обсаженного ивами канала в Хорикаве. Две сестры, с которыми он жил, иногда брали его с собой на рынки на Четвертой и Пятой улицах. Очень скоро они начали давать ему уроки игры на барабане и флейте, а к зиме он стал регулярно посещать уроки танцев.

У Дайдзё, жившего поблизости мастера по бубнам, была десятилетняя дочь, которая каждый день приходила на уроки сестер. Ее звали Сидзука, и она играла на барабане и флейте лучше Усиваки, на которого девочка смотрела как на старшую сестру.

– Риндо, почему вы не станете танцовщицей? – спросила она однажды юношу.

– Я еще слишком неумело играю на барабане и флейте, – ответил тот.

– Но может, тогда не на будущий год?

– Ну а как насчет тебя, Сидзука?

– Я? – заколебалась девочка.

– Тебе не нравятся танцовщицы?

– Я не совсем уверена.

Как-то днем они кувыркались в снегу, забыв, что должны идти домой, и тут Усивака вдруг спросил:

– Ты не хочешь пойти со мной на Первую улицу?

– А где это, Первая улица?

– Немного вверх по реке.

Усиваке уже был знаком запущенный особняк у реки; много раз он проходил мимо него с колотящимся сердцем, преследуемый страхом, что его узнают охранники Хэйкэ.

– Риндо! Куда вы направляетесь? – воскликнул Конно-мару, когда увидел гуляющую парочку. Он знал, что Усивака часто бродит по Первой улице, и привез с собой экипаж, чтобы доставить юношу домой. Одежда его была вываляна в грязи, он замерз, жалко выглядел и горестно всхлипывал, когда Конно-мару, запихнув в карету обоих ребят, поехал в Хорикаву. Внутри экипажа они прижались друг к другу. Сидзука отогревала замерзшие руки Усиваки у себя на щеках, а тот тесно прижимался к девочке всем телом, пока они крепко не заснули.