История гражданской войны в СССР. Том 1 - [22]
Ни частые сальто-мортале (смещения) министров, ни «денные и нощные» молитвы «друга» — ничто не помогало. Страна и армия все больше и больше революционизировались. Старые противоречия разгорались с новой силой, создавая и накапливая день за днем элементы революционной ситуации.
Очередь у хлебной лавки.
Рис. Вахрамеева.
Общая разруха с особой силой отразилась в продовольственном кризисе осени 1916 года. Резко упал подвоз хлеба. Петроград ежедневно получал только треть следуемых ему вагонов. У продовольственных магазинов выросли огромные очереди. Собирались задолго до рассвета, простаивали целые ночи, а утром голодный паек доставался только части ожидающих. Бесконечные хвосты играли роль митингов и заменяли собой революционные прокламации. Тут же обменивались новостями. Нередко выступали агитаторы, разъясняя, кто создал продовольственные затруднения. Настроение широких масс быстро поднималось. Начальник пермской жандармерии сообщал 18 октября 1916 года:
«Умы встревожены; недостает лишь толчка, дабы возмущенное дороговизной население перешло к открытому возмущению»[81].
Начальник московской охранки доносил 20 октября:
«В дни кризиса напряжение масс доходит в Москве до той степени, что приходится ожидать, что это напряжение может вылиться в ряд тяжелых эксцессов»[82].
Правительство попыталось было внести успокоение в народ. Министр земледелия граф А. А. Бобринский выступил с разъяснениями, но его беседы с газетчиками дали только пищу для нового возбуждения. В массах стало известно, что продовольственную политику ведет крупный помещик, известный сахарозаводчик, миллионер, чуждый и враждебный народу.
Партия большевиков несмотря на ряд арестов, вырвавших из ее рядов видных руководителей, — совсем недавно, в ночь с 20 на 21 июля 1916 года, были арестованы 30 человек, среди них члены Петербургского комитета, — к осени восстановила свои организации и широко развернула работу. На заводах ожили большевистские кружки. Отдельные кружки слились в районные организации. Усилилось распространение революционной литературы. В середине октября в столице вышел листок «К пролетариату Петербурга»; Петербургский комитет большевиков указывал:
«С каждым днем жизнь становится труднее… Война кроме миллионов убитых… несет в себе и другие беды: продовольственный кризис и связанную с ним дороговизну. Страшный призрак «царь-голод»… вновь угрожающе надвигается на Европу… Довольно терпеть и молчать! Чтобы устранить дороговизну и спастись от надвигающегося голода, вы должны бороться против войны, против всей системы насилия и хищничества»[83].
Призыв партии упал на горячую почву. 17 октября забастовал завод «Рено» на Выборгской стороне. Рабочие двинулись к другим предприятиям. Скоро толпа демонстрантов залила Сампсониевский проспект. У казарм 181-го полка полиция хотела арестовать агитатора, но толпа его отстояла. Солдаты выбежали из казарм и стали забрасывать городовых камнями. Вызвали командира полка. Возбужденные рабочие и солдаты разбили автомобиль и ранили полковника. Поздно вечером офицеры вызвали учебную команду полка. Она отгородила казармы от демонстрантов, однако стрелять в толпу несмотря на троекратный приказ не стала. Прискакали казаки, но, видимо, побоялись вооруженных солдат. Рабочие пошли снимать с работы другие заводы. На следующий день забастовало большинство предприятий Выборгской стороны. Заводы не работали три-четыре дня.
Суд над матросами, арестованными за создание большевистской организации в Балтфлоте, должен был состояться 26–26 октября. Большевики призвали петроградских пролетариев протестовать против царского суда. 25 октября на улицы столицы вышло несколько десятков тысяч рабочих с песнями и плакатами: «Долой войну! Долой казнь!» Полиции не удалось смять демонстрацию. Весь день в разных районах города происходили выступления. Всего в октябре бастовало по всей стране около 187 тысяч — вчетверо больше, чем в предыдущем месяце (в сентябре 47 тысяч), и во много раз больше, чем за любой период войны. Но дело было не только в росте стачечной волны: октябрьские забастовки носили резко выраженный политический характер и шли под руководством той самой большевистской партии, которую полиция считала начисто ликвидированной. Директор департамента полиции хвастался этой ликвидацией в запоздалом донесении министру внутренних дел. 30 октября, когда министр читал донесение о разгроме большевистской партии, в его руках были также сводки о новой стачке и демонстрации неслыханных с 1914 года размеров. Особенно тревожило господствующие классы то, что рабочие стали вовлекать в движение солдат.
