История города Афин в Средние века - [3]
Так как торговля города пала, военное значение сгибло и сам город ограничен небольшой областью, то значение за Афинами удерживали лишь их прежняя слава и школы; благодаря этому, как и во времена Цицерона и Марка Антония, Брута, Горация и Виргилия, Афины продолжали оставаться целью паломничества для образованного мира. Если народившаяся империя и оказалась бессильной вполне прекратить в Греции фискальные хищения, тем не менее система тех разбоев, какие пускались в ход Верресом и Пизоном, отныне прекратилась. Все почти императоры вплоть до прекращения династии Антонинов относились к Афинам с почтением, и лишь немногие осмеливались посягать на художественные сокровища города.
Зато Калигула и Нерон безо всякого уже стыда опустошали Грецию. Первый приказал доставить в Рим из Теспии знаменитого Праксителева Эроса, и единственно чудо спасло от подобной же участи Фидиева Олимпийского Зевса и Поликлетову Геру. Нерон, который распорядился из одних Дельф вывести до 500 бронзовых статуй, едва ли вполне пощадил Афины, но для города оказалось истым счастьем, что он, не постеснявшийся даже и матереубийством, не побывал там из страха перед мстительными Эвменидами[10].
После Нерона прекратился вывоз из Афин художественных произведений в Рим; по крайней мере, точные сведения об этом отсутствуют[11] Но несмотря на не прекращавшиеся со времен Муммия разграбления, Греция настолько изобиловала художественными сокровищами, что, по замечанию Плиния, на одном Родосе было до 3000 статуй; не меньшее число их находилось в Афинах, Олимпии и Дельфах[12].
Хищничество проконсулов в эпоху римской республики, а потом и некоторых цезарей могло лишать афинян статуй богов, но несравненно труднее оказалось для христианства, которое развивалось одновременно с монархией, лишить афинян самой веры в древних олимпийских богов. Едва ли появление в Афинах какого-либо иного смертного, воплощавшего в себе мировую идею, было столь удивительно, как посещение этого города апостолом Павлом. Тут против великой системы мышления и яркой культуры античного мира выступила в неприметной личности апостола вся будущность человечества. В летописях христианского подвижничества едва ли найдется более отважное деяние, чем проповедничество Павла в Афинах, этой твердыне язычества, в то время еще увенчанной ослепительным сиянием искусства и литературы.
Апостольский вестник, поклонник Иисуса, вознегодовал, узрев изображение языческих богов в виде образцовых творений греческого искусства, переполнявших город, а равно блистательные храмы, к мраморным колоннадам коих притекали процессии жрецов и народа. Он призывал языческий город к поклонению Христу, но сознавал, что Афины всеми помыслами чуждаются евангельского благовестия. Любознательные стоики и эпикурейцы посмеивались над чужестранцем из Тарса, который проповедовал о пришествии Мессии, о воскресении из мертвых и о Страшном суде и остроумно указывал на эпиграфическую надпись на известном жертвеннике, гласившую о неведомом грекам божестве. Из скудных сведений, сообщаемых нам апостольской историей, мы можем лишь догадываться, что именно восторженный проповедник вещал афинским философам: он утверждал, что чудный греческий мир неключимо обречен на смерть, ибо слишком узок и бездушен, опираясь на преимущества национальной исключительности, на рабство и на горделивое презрение к варварам; поэтому грекам не возвыситься до высшего идеала человечества и его Творца, перед лицом которого нет ни греков, ни евреев, ни варваров, ни скифов, ни рабов, ни вольных людей, ибо все объединены в единое тело, проникнутое единым духом». Да и кто мог бы в те времена провидеть, что по прошествии ряда веков именно новая религия, которую провозвещал апостол Павел афинянам, окажется единственным палладиумом, которому эллины будут обязаны сохранением в неприкосновенности своей народности, литературы и языка?
Павел из Афин направился в космополитический торговый город Коринф, где и проповедовал в течение последующего года. Легенда об афинском сановнике Дионисии и о Дамарисе, правда, свидетельствует, что апостолу удалось насадить зародыш христианской церкви на скалах, где возносился Ареопаг, но долгое еще время потребовалось для того, чтобы зерно это развилось до полной жизненной силы.
Ни единый из народов древности не держался столь упорно за поклонение олимпийским богам, как афинский. Памятники, эта гордость и краса города, искусства, науки, вся совокупная сущность бытия и все направление жизни в Афинах обусловлены были древней религией, и даже в эпоху римских императоров город Сократа оставался истой школой язычества. Ученые школы расцветают в Афинах заново со времени падения Нерона. Последний отблеск аттического ума, сказавшийся в эпоху
