История - [206]

, и нескольких других афинян на Самосе, чтобы дать афинянам залог верности. Вместе с этими афинянами они совершили и другие подобные насилия, стремясь расправиться с самосскими демократами. Узнав об их намерении, демократы предупредили о заговоре стратегов Леонта и Диомедонта5 (которые пользовались большим уважением в народе и неохотно терпели олигархический режим), Фрасибула и Фрасила (один был триерархом6, а другой — гоплитом) и некоторых других, проявлявших враждебность к заговорщикам. Демократы просили их не допускать гибели народной партии на острове и не отдавать врагам Самоса, с помощью которого афинская держава до сих пор только и сохранилась. Тогда они стали обращаться в отдельности к каждому воину с просьбой вступиться за народ (особенно же к экипажу корабля «Парал», состоявшему полностью из свободнорожденных афинян7, которые всегда, даже до переворота, были противниками олигархии). Леонт и Диомедонт всякий раз, когда эскадра выходила в море, оставляли самосцам несколько кораблей для охраны8. Поэтому, когда «триста» сторонников олигархии на Самосе действительно напали на демократов, экипажи всех кораблей (особенно же команда «Парала») поспешили на помощь демократам. Таким образом, народная партия на Самосе с помощью афинян одолела своих противников, причем было убито около 30 человек из 300 олигархов. Трех наиболее виновных мятежников демократы отправили в изгнание, остальные получили прощение и впоследствии под властью демократов сохранили гражданские права.

74. Самосцы и афинское войско тотчас же отправили в Афины корабль «Парал» с сообщением о происшедшем перевороте. На корабле находился афинянин Херей, сын Архестрата, ревностный участник свержения олигархии (на Самосе не знали еще, что в Афинах власть уже перешла в руки «Четырехсот»). Едва только «Парал» вошел в Пирейскую гавань, как по приказу «Четырехсот» двое или трое из экипажа были схвачены и брошены в оковы. Затем корабль был захвачен и остальная команда переведена на другой военный транспортный корабль, который должен был нести сторожевую службу в евбейских водах1. Между тем Херей, увидев, что происходит, каким-то образом незаметно скрылся и, возвратившись на Самос, сообщил войску новости из Афин, расписав события в преувеличенно мрачных красках: будто бы там подвергают граждан телесным наказаниям, никто не смеет сказать и слова против правительства; жен и детей граждан насилуют, у властей будто бы есть план схватить и бросить в оковы всех родственников воинов на Самосе, не сочувствующих их партии, и казнить их, если воины откажут в подчинении. Ко всему этому Херей прибавил еще множество других выдумок.

75. При этом известии воины двинулись было на главарей олигархов и их сторонников, чтобы расправиться с ними. Но, однако, успокоились после вмешательства умеренных, которые вразумили их, уговаривая не губить всего дела в то время, когда вражеская эскадра, готовая к бою, стоит на якоре против их кораблей. После этого Фрасибул, сын Лика, и Фрасил (главные вожди движения) открыто провозгласили демократию на Самосе. Они обязали торжественной клятвой все войско и особенно самих сторонников олигархии1 единодушно отстаивать демократию, энергично продолжать войну с пелопоннесцами, быть врагами «Четырехсот» и не вступать с ними ни в какие переговоры через глашатая. Все взрослые самосцы, способные носить оружие, принесли такую же клятву, и афинские воины объединились с самосцами для общего дела, чтобы отныне делить между собой все предстоящие опасности: воины действительно были убеждены, что им нет спасения и они погибнут вместе, если «Четыреста» или враги в Милете возьмут верх2.

76. Так в это время началась борьба двух партий: одна старалась восстановить в городе демократию, другая — подчинить войско и флот господству олигархов. Воины тотчас же устроили сходку и сместили своих прежних стратегов и некоторых подозреваемых в сочувствии противной партии триерархов и выбрали на их место других (среди них Фрасибула и Фрасила). Один за другим воины поднимались на трибуну, ободряя товарищей. Различными доводами они старались успокоить войско, советуя не унывать оттого, что город отпал от них. Ведь лишь меньшинство изменило большинству, и у войска гораздо больше возможностей и средств. Обладая всеми морскими силами на Самосе, они так же успешно заставят подвластные города отсюда платить подати, как если бы требования исходили из Афин. Ведь теперь в их власти могущественный остров Самос, который во время войны едва не лишил афинян морского господства1, оттуда они смогут столь же успешно, как и прежде, давать отпор врагу. Затем, обладая флотом, у них больше возможности снабжать себя продовольствием, чем у афинян. Действительно, еще раньше, только потому, что флот успел занять сильную позицию у Самоса, афиняне могли сохранить господство над входом в Пирей. И теперь, если горожане не захотят восстановить прежнюю демократию, то воинам будет легче блокировать город, чем афинянам их. Ведь помощь города войску в борьбе с врагом была незначительной и ничего не стоящей. Войско ничего не потеряло, так как в городе уже не было денег на уплату жалованья, и воины должны были сами добывать деньги. Горожане даже не могли помочь войску благоразумными решениями, а ведь только на этом основании государство и управляет войском. Напротив, в этом отношении горожане также не приносят пользы: они совершили жестокую ошибку, поправ отеческие законы. Войско желает восстановить отеческий государственный строй и постарается принудить олигархов уважать его. Поэтому люди здесь в войске, которые могут подать благой совет, вовсе не уступают государственным деятелям и ораторам в городе. Алкивиад же, если ему дадут возможность безнаказанно вернуться, с радостью устроит им союз с царем. В худшем же случае, даже при полной неудаче, с таким большим флотом (и это самое важное) им открыты широкие возможности к отступлению, чтобы найти себе и земли и город.