История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [81]

— Я вам разожгу огонь! — сказала девица, подойдя к очагу, внутри которого уже лежал хворост, казалось, только и ждавший, когда к нему поднесут огонь, чтобы начать потрескивать.

Она наклонилась, держа свечу в руке. Леберюль увидел прекрасный полный круп и протянул к нему руку. Он щупал свою родину. Добрую бургундскую сторонку.

Прислуга сочла нужным закудахтать от удовольствия.

— Прекратите свои вольности в моём присутствии, прошу вас, — сказал пленник.

Его голос прозвучал как-то странно и с металлическим оттенком. От удивления девушка повернулась к нему и вскрикнула от ужаса, ибо на человеке была железная маска, которая охватывала всю его голову.

— Ладно, успокойся, дурёха! — проворчал Леберюль.

Но девушка, побледнев, пятилась к двери.

— Этот человек страдает от кожной болезни, которая уродует лицо, — объяснил Леберюль с досадой, — ему рекомендовали соблюдать крайние меры предосторожности. Он носит маску, чтобы не вызывать отвращение у людей. Это достойно похвалы.

Прислужница вышла.

— Зачем вы её напугали?

— Я никого не пугаю, — ответил человек в железной маске. — Снимите с меня это железное лицо, и вы поймёте, что от моего девушки не вскрикивают!

Унтер-офицер пожал плечами.

— Если бы это зависело от меня, я бы это сделал охотно, монсеньор, — сказал он, посерьёзнев. — Но моя миссия заключается в том, чтобы отвезти вас в Бастилию как можно быстрее и как можно незаметнее. Что я и делаю.

Сказав это, он закрыл дверь на ключ, положил ключ в карман и подошёл к камину, в котором горящий хворост уже пел приятную песню огня.

Человек в железной маске снял своё манто и шляпу и разлёгся на кровати в одежде.

Леберюль и его пленник ужинали наедине, как это происходило вот уже восемь дней подряд. Они не разговаривали. Леберюль получил указание ни о чём не говорить с человеком, которого он перевозил.

Когда ужин был закончен и командующий эскортом почувствовал, что в желудке потяжелело, а сердце стало добрее, он стал думать о своём бедном брате, который влачил жалкое существование в полулье от него.

«Надо его проведать», — решил он.

Это благородное намерение всё же ставило одну проблему: его пленник не должен был оставаться без охраны. Он был тайным и не должен был разговаривать ни с кем, кроме него. Поэтому он не мог доверить охрану своим людям. К счастью, Леберюль был находчивым.

Он позвал прислужницу и потребовал принести цепь и большой висячий замок, что она и сделала, ни жива ни мертва.

— Монсеньор, — сказал Леберюль, — я прошу извинить меня, но я должен отлучиться на некоторое время, поэтому я привяжу вас к этой кровати.

Уже несколько лет тот терпел унижения и не стал возмущаться таким обращением с ним.

— Поступайте, как считаете нужным, месье, — ответил он не без благородства. — Не вы государственный пленник, и вы вправе сходить задрать юбку.

Леберюль не стал переубеждать железную маску и ловко прицепил его к спинке кровати. После чего он удостоверился в том, что на окнах были решётки. Затем закрыл дверь на ключ и поставил одного из своих людей в коридоре для предосторожности.

* * *

Аженор Леберюль тщетно пытался уснуть. Завернувшись в тряпьё рядом с печкой, в которой догорал слабый огонь, он мучился сильной болью в желудке. Сегодня он ничего не ел, кроме варёной крапивы. Это кушанье, изысканное для уток, его не удовлетворило. Он предпочёл бы утку, но вместо этой птицы у него была варёная крапива.

Он вздрогнул от стука лошадиных копыт. В этот поздний час в деревушке, удалённой от дороги, прибытие всадника было чем-то вроде чёрной магии. Несчастный подумал, уж не смерть ли сжалилась над ним и наконец-то пришла его забрать. В волнении, несмотря на столь необычную надежду, он встал. Лошадь остановилась перед его лачугой. Чей-то сильный кулак сотряс поломанную калитку.

— Кто там? — пролепетал Аженор Леберюль.

В ответ створки открылись, и в проёме появился какой-то крупный силуэт.

Леберюль взял головешку, чтобы зажечь свечу, затем поднял слабый огонь и увидел лицо непрошеного гостя. Он всё никак не мог вспомнить красную морду этого упитанного человека. Наконец он узнал его.

— Жоаким, брат мой! — воскликнул он.

И они обнялись. Аженор плакал от нахлынувших чувств. Но слёзы полились рекой, когда он увидел, как солдат вытащил из-под манто холодную курицу и буханку хлеба.

— Сама святая Мария тебя прислала, — сказал он, — я уже собрался умирать… Я даже на ногах не стою.

И, набросившись на еду, он стал рассказывать о своей несчастной жизни.

— Если я ещё жив, то только чудом, — хныкал он, невольно пародируя известную фразу Фенелона[159]. — У меня ничего не осталось: ни земли, ни денег, ни душевных сил, ни жены. Бедняга сбежала, и я её не осуждаю, потому что в рот я ей мог положить только свою любовь[160].

Жоаким вытер слезу.

— Ну а ты? — спросил брат с завистью. — Как ты поживаешь? Похоже, ты неплохо устроился?

— Я аджюдан жандармерии, — сказал Леберюль-младший. — Место неплохое, я не жалуюсь.

— А как ты здесь оказался, у тебя что, увольнительная?

— Нет, я по заданию.

Слово произвело впечатление на изголодавшегося. Аженор только что сгрыз куриную ножку. Его рот, смазанный жиром впервые за много лет, издал вздох удовлетворения.