История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [71]

Дополнительный материал:

Эксклюзив: неопубликованный документ Александра дю Ma. Поразительные откровения мушкетёра Берюньяна

Холодным декабрьским утром 1637 года Анна Австрийская стояла у окна в Лувре.

Лёгкие снежинки бесшумно падали за стеклом. Они таяли, едва коснувшись земли, и превращались в липкую грязь, в которой оскальзывались копыта лошадей. Небо было чёрным. Томимая скукой в этом холодном дворце, Анна опустила штору и подошла к большому камину, в котором потрескивали горящие поленья. Но тепла было недостаточно, чтобы согреть эту огромную комнату и уж тем более сердце королевы, которая думала о своей родной Испании, залитой щедрым солнцем. Годы жизни при французском дворе довели её до полного отчаяния. Уже больше двадцати лет она чахла, не испытывая никаких радостей жизни и не имея детей, рядом с мужем-импотентом, грустным как ночной колпак, и с кардиналом с его задними мыслями, который не мог простить ей то, что когда-то она отвергла его притязания.

К ней подошла одна из её придворных дам.

— Мадам, — сказала она, — с вами хочет поговорить один мушкетёр.

— Что ему от меня надо? — спросила Анна Австрийская.

— Он не пожелал этого сказать, мадам. Он говорит, что это секрет.

Королева нахмурила брови. Не была ли это новая проделка его преосвященства? И всё же мушкетёр не мог быть посланцем кардинала, ибо антагонизм между гвардейцами Ришелье и мушкетёрами короля всё нарастал и часто порождал стычки. Анна подумала, что коварный министр мог вполне пойти на то, чтобы послать к ней кого-то переодетого мушкетёром, чтобы сыграть на её доверии и усыпить недоверие.

— Как его имя? — спросила она.

— Сержант Берюньян, мадам.

Анна Австрийская покачала головой[149].

— Мне знакомо это имя, — сказала она. — Но я совершенно не знаю его как человека. Скажите Лапорту, чтобы он явился немедленно.

Через некоторое время пришёл верный камердинер королевы.

— Вы меня звали, ваше величество?

— Пьер, — сказала королева, которая всё же могла позволить себе некоторую фамильярность, — знаете ли вы сержанта мушкетёров по имени Берюньян?

Пьер Лапорт был для Анны самым ценным из слуг. Его обязанность камердинера была чисто условной. На самом деле он был для неё доверенным лицом, советником, Боттеном[150], шпионом и утешником. Этот молодой человек был настолько ценным, что королева и её подруги прозвали его «Месье-чего-изволите».

— Разумеется, ваше величество, — ответил Лапорт, — я знаю его.

— Тогда пройдите через переднюю и скажите мне, действительно ли человек, который там находится, и Берюньян — одно и то же лицо[151].

Лапорт сделал очень низкий поклон. Его отсутствие длилось совсем недолго. Он появился менее чем через четверть часа, со спокойным лицом.

— Человек в передней и мушкетёр Берюньян — одно и то же лицо, ваше величество, — доложил слуга.

— Вы полагаете, что я могу доверять ему? — спросила Анна Австрийская.

Лапорт нарисовал геометрическую фигуру на запотевшем окне. Эта фигура была квадратом. А точнее, это был валет бубен.

— Вне всяких сомнений, ваше величество, — ответил он.

— Хорошо, — сказала королева. — Пусть этот мушкетёр войдёт, и оставьте нас вдвоём.

Лапорт ввёл посетителя, после чего вышел.

Анна Австрийская взглянула на прибывшего и нашла его весьма привлекательным. Попробуем набросать его портрет одним росчерком пера. Сержанту Берюньяну было почти тридцать два года. Он был невысокого роста, но довольно стройным. У него были овальное лицо, большой и выгнутый нос, короткий и округлый подбородок, блестящие глаза, плотоядный рот. Он был покрыт шерстью на руках, на плечах и на груди, на спине, на животе, а также в нижней части живота, на ногах и даже на сердце, если верить очевидцам. Аппетит у него был зверский. В лучшие времена, когда он выходил из поста, он мог съесть целого телёнка за один уик-энд[152]. Он был выносливым и мог проскакать сто лье за один раз, ибо держался на лошади, как кентавр. Он мог разорвать зубами колоду в сорок восемь карт (точнее, из пятидесяти двух, но, из галантности, он вынимал из неё четыре дамы) и мог превратить наковальню в тазик для бритья одним ударом кулака. Он выпивал шестнадцать литров вина за обедом и не знал, что такое мигрень. В кровати он был просто эталоном Компании мушкетёров.

Его подвиги вгоняли в краску его товарищей. Он мог заставить взмолиться десять самок за ночь после того, как удовлетворит каждую по шесть раз.

Он был истинным гасконцем, как уверял его друг Арамис, самый тонкий из трех мушкетёров, о котором рассказал Жерар Кальви. Перед тем как он покинул дом своих предков, чтобы попытать счастье в Париже, его отец имел с ним разговор с глазу на глаз (он был одноглазым) на прекрасном беарнском наречии, придававшем столько шарма королю Генриху Четвёртому:

— Мой сын, в наше время человек может пробиться ко двору только благодаря своей храбрости и преданности. Вы владеете шпагой так же ловко, как и вилкой; к тому же у вас бычьи жилы и железная рука в бархатной перчатке, пользуйтесь этим, чтобы заставить себя уважать. Не бойтесь никого, кроме Бога и короля. Ваша честь должна быть превыше всего, а свою мужскую способность применяйте везде, где только сможете. Вы умеете читать, писать и считать до десяти, этого больше чем достаточно, чтобы достичь высот. Вы молоды и бесстрашны. Ваша молодость пройдёт, но храбрость никогда! Более того, она будет расти в вас, как многолетнее растение в удачно расположенном саду, которое садовник не забывает поливать. Вы будете храбрецом, потому что вы гасконец, разумеется, но ещё и потому, что я ваш отец, а вы мой сын. Не спешите обзаводиться женой. Женитесь сначала на приключении. И когда ваше имя прославится, когда ваша мошна будет полной, а ваша шпага будет вызывать дрожь, возвращайтесь на свою родину и подыщите себе землячку. Беарнки владеют секретом, как приправить холодное мясо.