История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [119]

Он разражается смехом, глядя на фотографии президентов.

— Все эти чуваки в цилиндрах напоминают фильмы с Чарли Чаплиным. И что, Франция тихо жила своей жизнью при них?

— И даже неплохо. Эту эпоху даже назвали Прекрасной эпохой.

— Это наши старики её так называли. Прекрасная эпоха — это когда тебе двадцать лет, — уверяет Мыслитель.

Фелиси, порозовев, говорит, что это не совсем так и что Прекрасная эпоха действительно была не такой, как другие. Она права. Двадцать лет — это красивее, если ты катишь в коляске по авеню Дюбуа мимо газовых фонарей, а рядом женщина, одетая как для френч-канкана. Двадцать лет в костюме цвета сливы и в котелке цвета сливочного масла, и ещё нет красного телефона и нет Ударной Силы — вот это настоящие двадцать лет!

— А после Лубе? — спешит узнать Берта, которой не терпится добраться до сыра.

— Арман Фальер.

— Изобретатель фосфатина? — спрашивает Толстяк.

— Нет, — отрезаю я. — Смотрите на него, он похож на Тартарена из Тараскона. Эдуард Седьмой сказал о нём, что тот был очень умным. Но раз уж так сказал Эдуард Седьмой, не будем цепляться. Во всяком случае, Фальер выкарабкался из этой ботвы вовремя, потому что он оставил свой пост в 1913. Он передал Елисейский дворец Пуанкаре. Прекрасная эпоха закончилась кровью. Во время семилетнего срока Пуанкаре погибли десять миллионов человек, и среди них полтора миллиона французов.

Я кошу глазом на маман. У неё погибли куча дядюшек и брат на войне. И сколько бы ни прошло времени, память не успокаивается, и когда заходит разговор о Великой Войне, у неё сжимаются ноздри и глаза перестают быть голубыми.

— Кстати, — говорит Бугай, — как она началась, эта война четырнадцатого? Честно говоря, я ничего об этом не знаю, — извиняется он. — Отец мне рассказывал, но ты же знаешь, какой я безголовый, я забыл.

— Запросто. Следи за движением армий. В июле четырнадцатого Австрия захватывает Сербию. Сразу же мобилизуются русские, чтобы встать на её защиту. Видя такое, Германия, будучи союзницей Австрии, объявляет войну русским. Но русские — наши союзники. Вспомним слова Жозефа Ренака, которые он произнёс в 1893: «Францию и Россию связывает одна вещь, и она называется любовью». Германия объявляет также войну и Франции, что заставляет Англию объявить её Германии. Затем итальянцы, румыны и американцы встают на нашу сторону, это понятно?

— Он забудет! — предсказывает ябеда Б.Б. — Это слишком запутано для него.

В ответ Берю спрашивает, а не слишком ли запутано у неё в нижней части спины.

— После Пуанкаре был Поль Дешанель, не так ли? — спрашивает Фелиси.

— Точно, мам. Но он будет президентом всего несколько месяцев, потому что он подвинулся рассудком и прыгнул с поезда на ходу. Это произошло ночью. Он оказался невредимым на железнодорожном балласте и, голый, постучался в дверь к дежурной по шлагбауму, заявляя, что он президент Республики. Прикольно, да?

Два чудовища хохочут во всё горло.

Мы представляем себе, что было бы, если бы сегодняшние главы государства оказались в таком же одеянии и в таком же положении. Для компании Ж. Д. не составило бы труда набрать штат этих элитных работниц, коими являются дежурные по шлагбауму. Включите на минуту свой личный кинотеатр, и вы увидите, как это забавно.

— Ты ничего не рассказал о самой войне, — замечает Толстос после того, как смех понемногу затих.

— Это долго, и я не люблю говорить о войне, из принципа. Если бы все люди испытывали такое же стеснение, тогда уж точно они бы о ней забыли. А когда все о чём-то забывают, значит, этого чего-то несуществует, понимаешь? Но если тебе хочется узнать о ней подробнее, нет ничего проще. В некоторых наших бистро ещё можно встретить ветеранов, которым продолжают платить пенсии, как заведено, чтобы немного пощекотать их, пока они не исчезли, и для них нет большего удовольствия, как повспоминать вслух, в последний раз. Ты их легко узнаешь, Берю. У них седые волосы, медали, часто в беретах, и под этими беретами мужественные лица, которые ты больше нигде не увидишь. Остаётся только сесть рядом. Ты заказываешь для них красное вино и произносишь волшебное слово, их много. Ты говоришь «Верден», или «Ламарн», или «Фош», или «Шмен де Дам», и всё закрутится само. Историю, которую они делали своим мясом, некоторые ещё могут рассказать. Только надо поспешить с интервью, сынок, потому что для них уже наступил вечер. Их перевозят каждый день. Они идут на удобрение с их скучными рожами. Настало время уходить из этого мира. Верден больше никого не волнует. Старых героев не существует. Человечество состоит из двух групп: молодые люди и старые м…! Знак нашего времени состоит в том, что старые м… всё чаще встречаются среди молодых. Молодые люди становятся жертвами такого положения вещей: они отправляются на воинскую службу под музыку йе-йе и возвращаются старыми м… Если так будет продолжаться, молодыми будут считаться только те, кто ещё находится в утробе своей маман. Ты рождаешься старым м… И петля готова, и жизнь будет устраиваться тихо-мирно между старыми м… из одной компании.

Я вздыхаю.

— Ладно, мам, давай сыр.

Она торопится. Немного опечалена моей внезапной меланхолией.