История Европы. Том 2. Средневековая Европа - [413]

Во второй половине XV в. в Словакии происходит оживление городской культуры, налицо гуманистические веяния эпохи гуситских войн. В живописи это проявляется в усилении реалистических тенденций, появлении большего интереса к личности. Такими чертами отмечен Алтарь Богоматери из Стражек.

В Польше особой враждебности к латинскому языку но было. Первые сочинения на латинском языке в Польше стали создаваться вскоре после ее христианизации. Это прежде всего были жития святых, особенно чтимых в Польше: св. Войгеха, св. Станислава и св. Ядвиги. Политический и государственный характер имеет «Житие св. епископа краковского Станислава», казненного по приказанию польского короля Болеслава II.

В конце XIV в. появляются агиографические произведения и на польском языке (например, житие св. Блажея). Еще столетием раньше на том же языке создается сборник проповедей — «Проповеди свентокшишские». Польские ученые начинают выступать в защиту родного языка. Так, в 1440 г. в этом плане был написан трактат «О польской орфографии», автором которого был Якуб Паркош. Однако это не означало еще вытеснения латинского языка.

Паркош являлся профессором Краковского университета, открывшегося в 1364 г. Университет сыграл большую роль в развитии польской культуры, хотя преподавание в нем долгое время велось, как и в университетах Западной Европы, на латинском языке. В отличие от Пражского университета в Краковском никогда не было иноземного засилья, хотя двери его были широко открыты для студентов из других стран и земель. В нем учились немцы, венгры, чехи, литовцы, украинцы. Развившиеся впоследствии гуманистические и возрожденческие движения в Польше были теснейшим образом связаны с профессорами Краковского университета. Среди них можно назвать Павла Влодковица, сочувствовавшего гусизму, и Яна из Людзиска, одного из блестящих представителей польской общественной мысли.

Латинская письменность хотя и задержала становление литератур на местных языках у народов Центральной Европы, но не могла совсем помешать их развитию, так же как и становлению этнического самосознания этих народов и осознанию ими общеславянского родства. Особенно показательны в этом отношении чешские и польские хроники рассматриваемого периода. Таковы уже хроники XII в.: чешская Козьмы Пражского (на латинском языке), польская Галла Анонима. Они полны любви к своей родине, гордостью за ее историю. И в той и в другой исторические записи органично сочетаются с народными легендами, произведениями фольклора, воспевающими далекое и славное прошлое. В XIII в. в Польше эти традиции были продолжены Яном Кадлубком. Желая прославить свою страну, хронист свободно прибегает к сочинению фантастических рассказов о победах поляков над Александром Македонским и Юлием Цезарем. В другой польской хронике XIII в., так называемой Великопольской, особенно настойчиво звучит мотив о родстве поляков, чехов и русских. Оно мотивируется легендарным рассказом о трех братьях: Лехе, Русе и Чехе — мифических праотцах трех славянских народов. Позднее, уже в XV в., была написана «История Польши» Яна Длугоша (краковского каноника и политического деятеля), которая считается высшим достижением польской средневековой историографии. Проникнутая патриотизмом, идеей воссоединения в едином государстве всех польских земель, она содержит подробное описание Грюнвальдской битвы, рассматривает Польшу в ряду других стран Европы, несет в себе некоторые черты гуманистической историографии.

В отличие от Польши, где это произошло в XVI в., в Чехии первая историческая хроника на родном языке появилась уже в начале XIV в. Это так называемая рифмованная «Далимилова хроника», отражавшая патриотические тенденции и буквально насыщенная народными преданиями и легендами, в том числе о Чехе, как праотце чешского народа. По-латыни была написана «Гуситская хроника» Лаврентия из Бржезовой, современника гуситских войн, подробно описанных им по горячим следам.

Этническое самосознание славянских народов, как можно было видеть на примере западнославянских хроник, не только не вступало в противоречие с представлением об общеславянском единстве, но и органично с ним сочеталось. И это во многом было залогом того, что ни политические противоречия, возникавшие между отдельными славянскими странами в ходе их исторического развития, ни их конфессиональная разделенность (прежде всего между западными и восточными славянами) не могли воспрепятствовать культурным контактам между ними, которые по сути дела никогда не прекращались.

Памятники древнечешской литературы были популярны на Руси. Но и в Чехии хорошо знали о Киевской Руси, и показательно в этом плане, что при строительстве Сазавского монастыря в основание престола одного из приделов были положены частицы мощей Бориса и Глеба, один из вариантов житий которых был написан в свою очередь не без влияния мотивов чешского жития св. Вячеслава. В отношении Польши можно отметить такое характерное явление: иконные изображения там стали создавать явно под влиянием древнерусских, после того как в XIV в. ряд южнорусских земель вошел в состав Польского государства. Даже самая почитаемая в Польше икона Ченстоховской богоматери византийско-русского происхождения.