История экономической мысли. Лекции в Лондонской школе экономики - [13]

мысленным экспериментам, а мысленный эксперимент без ошибки провести гораздо сложнее, чем

лабораторный. История предмета предлагает вам конкретные случаи мысленных экспериментов, о

которых благодаря истории уже многое известно. Возьмем теорию денег. Изучая так называемый

буллионистский спор времен наполеоновских войн между Англией и Францией, вы можете v

оценить успешность мысленных экспериментов по объяснению инфляции, происходившей в те

дни, и последовавшей за ней дефляции. Если вы обратитесь к середине XIX века и станете

исследовать так называемый спор между банковской и денежной школами (я не стану сейчас

углубляться в имена конкретных ученых), вы окажетесь в центре спора, который не разрешен и по

сей день. Но при этом вы окажетесь у истоков этого спора, благодаря чему он станет вам намного

понятней.

Итак, довольно слов в защиту нашего предмета, поговорим о том, как я предлагаю вам его

изучать. Я вижу две крайности, которых следует избегать. Первая крайность — ограничиться

изучением истории чистой экономической мысли, безо всяких пояснений относительно контекста.

История такого рода зачастую вводит нас в заблуждение. Вы, например, составите весьма

ошибочное мнение о том, как эволюция теологической мысли повлияла на экономическую мысль

Средневековья, если не станете последовательно изучать стадии эволюции самой теологии.

Вторая ошибка, и вы с большей вероятностью совершите именно ее, потому что ежедневно

сталкиваетесь с ее многочисленными бессмысленными версиями,—это обсуждение эволюции

теории как продукта исключительно современных (или современных этой теории)

социологических условий, как эпифеномена обстоятельств своего времени. Это классический

случай чрезмерного усердия. Нет никаких сомнений, и в этом вы вскоре убедитесь, что

экономическая мысль всегда находится под влиянием современных ей общественных и

экономических условий.

37

ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

В этом нет сомнений, как нет сомнений в том, что по мере нашего курса я буду опускать подобные

замечания. Но если вы будете изучать наш предмет хоть сколько-то внимательно, вы поймете, что

очень часто в процессе развития науки наступает стадия, когда социальные условия уже не имеют

значение и на передний план выходит чистая теория: логические умозаключения и их проверка.

Приведу ярчайший пример: работы Давида Рикардо. Его «Начала» (Ricardo, 1817), некоторые их

главы (сложные главы!) должен прочесть каждый из вас —они представляют теорию, более

чистую и отстраненную от окружающей действительности, чем у любого другого экономиста, не

считая современных математических экономистов. Но не может быть сомнений и в том, что

теорию Рикардо породила беспорядочная ситуация в денежной сфере, характерная для его

времени (периода буллионистского спора): долговременная непрерывная инфляция и споры о том,

нужно ли вновь вводить Хлебные законы после окончания наполеоновских войн. Нет ни

малейших сомнений, что в этом смысле Рикардо находился под определенным влиянием времени

и места жизни. Точно так же нет сомнений, что, когда он уступил своим друзьям и начал писать

принципы экономической науки, логическое мышление возобладало и унесло его далеко прочь от

этих конкретных обстоятельств. И те выводы, к которым Рикардо пришел, верные или нет, были

получены путем логики и периодической ее проверки тем, что он видел вокруг себя. Я выбрал для

примера Рикардо, потому что теория его «Начал» между первым и третьим изданием претерпела

одно изменение (Ricardo, 1821), которое превозносил Карл Маркс1: в первом издании книги

Рикардо утверждал, что появление станков не может принести рабочему ничего, кроме

преимуществ. Однако поразмыслив над этим вопросом еще некоторое время, в третьем издании

Рикардо привел очень сложную аргументацию, чтобы показать, как в некоторых обстоятельствах

(во всяком случае в переходный период) станки могут быть вредны для рабочих. Он сделал это к

неудовольствию некоторых своих друзей, которым

1. См.: Marx, «David Ricardo», in Marx (1952, pp. 199-427).

ЛЕКЦИЯ 1

была больше по душе простота первого издания «Начал». Но он стоял на своем; он, как ему

казалось, узрел истину. Стало быть, мораль всего сказанного такова: к истории экономической

мысли нужно применять весьма разносторонний подход, избегая чистого анализа и чисто

социологического толкования.

А может ли ученый беспристрастно рассматривать проблемы, столь тесно связанные с его

интересами и повседневной жизнью? Вероятно, нет. Я говорю это не к тому, что пытаться быть

беспристрастным не нужно. Я говорю это к тому, что, заметив чью-то необъективность, ее нужно

разоблачить, и именно так я буду поступать в ходе своих лекций. А затем вы сами решите,

является ли эта необъективность недостатком или она только укрепляет теорию. В любом случае,

как бы далеко вы ни углубились в историю, в нашем предмете, как и во всех остальных