Лионель высунул из окна свое бледное личико.
— «Сэр Чарльз! Сэр Чарльз,» слабо звал он быстро спускавшегося вниз барона.
— «Что?» откликнулся сэр Чарльз.
— «Пожалуйста маму за меня очень поблагодарите — и еще скажите ей, что я ее очень люблю!..»
Сэр Чарльз обернулся — странное было выражение его лица — и стыд и раскаяние и нежность, сказывались в нем…
— «Хорошо, милый мальчик, передам все! Покойной ночи!»
— «Покойной ночи», ответил Лионель и еще минуты две постоял у окна, вдыхая в себя свежий воздух ночи, в котором чувствовалась близость моря, и удивляясь ловкости, с которой сэр Чарльз перепрыгивал с ветки на ветку и неслышно опустился на землю.
Мальчик закрыл окно, ощупал на полу сверток, присланный ему, и разложил на окне все вкусные вещи, которые находились в нем. При лунном свете он принялся кушать и удивлялся своему аппетиту! Он не понимал, что один день свободы, проведенный на чистом воздухе, был причиною этого аппетита — что когда он вновь засядет за скучные книги, за свой томительный, дневной труд, вернется та вялость, то равнодушие, которые отнимали у него не только аппетит, но и всякое желание двигаться с места. Но как бы то ни было — в эту минуту неожиданное угощение при лунном свете показалось ему восхитительным! Совершенно довольный, он разделся и лег спать. Он скоро заснул, и серебристые лучи месяца, входя через не завешанное окно украдкой, тихо светили на его милое, детское личико. Видно, светлое сновидение посетило его — он во сне улыбнулся — той дивной, полу-удивленной, полу-таинственной улыбкой, которая встречается лишь на устах спящих детей и на устах вновь усопших.
Глава VII
На другое утро профессор Кадмон-Гор сидел, поджидая своего воспитанника, в так называемой классной комнате. Комната была большая, низкая, с бревенчатым потолком в стиле времен Генриха ѴШ. Судя по ее устройству, она когда-то служила кладовой для белья и для провизии: вокруг нее сплошь стояли большие дубовые шкафы с широкими полками, а на стропилах потолка местами были вделаны огромные железные крюки, предназначенные выдерживать тяжесть пудовых оленьих окороков, или даже целых оленей.
Профессор Гор роста был большого, почему и находил расположение этих крюков весьма неудобным… в это же утро он успел уже порядочно стукнуться своей лысиной об один из них: — он накинулся на дерзкий крючок как на врага, которого надо сбить с позиции — но железо не поддавалось — и он лишь оцарапал себе руки и напрасно потратил время в неравной борьбе Он был раздражен этим приключением — мелочи всегда раздражали его. Он сел к окну на единственный удобный стул: — в саду, перед самым окном, садовник косил траву; запах свежей, только что скошенной травы, напомнил профессору о возможности схватить лихорадку… «Не глупо ли, что я согласился ехать в подобную глушь!» бормотал он про себя. «Принимая во внимание расстояние от города и все прочие неудобства, следовало запросить жалованья вдвое больше! Этот Велискурт настоящий фат — он воображает, что что-нибудь да знает, и ничего не знает; его жена красавица, но нахальна как все женщины ее типа, а мальчишка — настоящий осленок… Придумали же люди воспевать деревенскую тишь!… Сегодня, чуть свет, разбудило меня неистовое пенье петуха, — не постигаю, для чего люди приобретают таких дурацких птиц! — затем, несчастная корова начала мычать — а неумолкаемое чирикание птиц — это уже настоящий Пандемониум! Сегодня же распоряжусь, чтобы срезали вьющиеся растения у моего окна: они дают приют и насекомым и птицам — чем скорее отделаюсь от тех и других — тем лучше. "Он вынул из кармана шелковый носовой платок удивительно ярких цветов, громко высморкался и, вспомнив про возможность схватить лихорадку, захлопнул окно. Затем он развернул большой листе бумаги, который накануне передал ему м-р Велискурт — конспекта того, что было пройдено Лионелем по всем отраслям науки. В этот документ он углубился, нахмурив свой морщинистый лоб. Пока читал, он щурился, мигал, сердито морщился, чмокал губами, фыркал, беспокойно вертелся на стуле и представлял из себя нечто изумительно-безобразное, по истине устраивающее!… Он не заметил, как дверь тихо растворилась и также тихо затворилась, и вошел Лионель. Лионель уставился на него удивленными глазами и тщательно его рассматривал… так прошло несколько минут, наконец Лионель сказал:
— «Доброго утра, профессор.»
Профессор вздрогнул, выпрямился, выпутал длинные ноги из под стула, оправил очки и сухо ответил, глядя прямо в глаза своему воспитаннику:
— «Доброго утра. Надеюсь, что вы готовы приняться за занятия, что заспали свое дурное расположение духа.»
— „ Не заспал, потому что засыпать было нечего,» спокойно сказал Лионель — «и мой отец это очень хорошо знал. Не глупо ли обвинять других в тому в чем сами виноваты? Но все это прошло — это было вчера, а теперь сегодня — и я совсем готовь учиться!»
— «Весьма приятно слышать,» и профессор Гор улыбнулся своей тусклой улыбкой. «Вы позавтракали?»
— Да.»
— «И достаточно отдохнули?» спросил профессор, насмешливо подчеркивая последнее слово.
— «Не знаю — скорее, что нет…» медленно проговорил мальчик, «мне часто думается, что я бы хотел заснуть и спать целыми днями без просыпа…»
