История цивилизации в Европе - [77]

До восшествия на престол династии Валуа, во Франции господствует феодальный характер; нет еще ни французской нации, ни французского духа, ни французского патриотизма. С династией Валуа начинается Франция в собственном смысле слова. Война с Англией и все превратности ее в первый раз соединили дворянство, буржуазию и крестьян одною нравственною связью – связью общего имени, общей чести, общего желания победить чужеземных врагов. Напрасно, впрочем, было бы искать в эту эпоху истинно политического духа, великого, сознательного единства в правительстве и в учреждениях, как мы теперь понимаем их. Для Франции того времени единство заключалось в ее национальной чести, в существовании национальной королевской власти, какова бы она ни была, лишь бы только в ней не участвовали иноземцы. В этом именно смысле борьба с Англией могущественно содействовала образованию французской нации и стремлению ее к единству.

В это время, когда созидалось нравственное могущество Франции, развитие ее национального духа, – в это самое время она слагалась, так сказать, и материально, т. е. территория ее устраивалась, расширялась, укреплялась. Это время присоединения большей части провинций, из которых она составилась. При Карле VII, после изгнания англичан, почти все принадлежавшие им провинции: Нормандия, Ангумоа, Турень, Пуату, Сентонж и другие – окончательно сделались французскими. При Людовике XI к Франции присоединены были еще десять провинций, из которых три впоследствии были снова утрачены ею: Руссильон и Серданья, Бургундия, Франш-Конте, Пикардия, Артуа, Прованс, Мень, Анжу и Першь. При Карле VIII и Людовике XII последовательное супружество Анны Бретанской с этими двумя королями доставило нам Бретань. Таким образом в одно и то же время и под влиянием одних и тех же событий образовались и территория, и национальный дух; Франция нравственная и Франция материальная вместе приобрели силу и единство.

Перейдем от нации к правительству: мы увидим, что и здесь совершаются подобные факты, подготовляется подобный же результат. Никогда французское правительство не было до такой степени лишено внутренней связи, единства, силы, как при Карле VI и в первые времена царствования Карла VII. В конце этого царствования положение дел совершенно изменяется. Власть очевидно укрепляется, расширяется, организуется; все главнейшие правительственные силы: налоги, войска и правосудие – создаются в обширных размерах и с некоторым единством. Это время образования постоянных войск как конных, так и пеших. С помощью этих войск Карл VII восстановил некоторый порядок в провинциях, разоренных насилием и вымогательством военных людей, которые продолжали тяготеть над страною даже и по окончании военного времени. Все современные писатели удивляются изумительному действию вновь учрежденных конных отрядов. С того же времени прямой налог, один из главных королевских доходов, становится постоянным; это было тяжким посягательством на свободу народа, но могущественно содействовало благоустройству и силе правительства. В то же время организуется и другое важное орудие власти – судебная администрация; число парламентов умножается; в весьма короткое время учреждается пять новых парламентов: при Людовике XI в Гренобле (1451), Бордо (1462) и Дижоне (1477); при Людовике XII в Руане (1499) и в Э (1501). Парижский парламент получает гораздо более постоянства и значения как в отправлении правосудия, так и в заведывании полицейскою частью своего округа.

Итак, в отношении к войскам, налогам и судопроизводству, т. е. ко всем существенным элементам своим, французское правительство приобрело в XV веке небывалый до того времени характер единства, правильности, определенности; общественная власть окончательно заступает место феодальных учреждений. К этому же времени относится и другая перемена, менее заметная, менее обращавшая на себя внимание историков, но может быть, еще гораздо более важная – это перемена, произведенная Людовиком XI в способе пользования правительственною властью.

Много и часто говорят о борьбе Людовика XI с высшими лицами королевства, об унижении их, о расположении этого короля к буржуазии и к людям низших сословий. В этом есть доля правды, хотя многое и преувеличено; образ действий Людовика XI в отношении к различным общественным сословиям чаще смущал государство, чем приносил ему пользу. Но он совершил другое, несравненно важнейшее дело. До него правительство действовало почти исключительно силою, материальными средствами. Роль убеждения, ловкости, уменье обращаться с умами, пользоваться ими для своих видов, т. е. роль политики в собственном смысле слова – политики лжи и обмана, это правда, но вместе с тем осторожности и умеренности – была незначительна. Людовик XI заменил в правительстве материальные средства – умственными, силу – хитростью, политику феодальную – политикою итальянскою. Сравните людей, соперничество которых наполняет эту эпоху нашей истории: Карла Смелого и Людовика XI. Карл – представитель прежнего образа правления; он действует только насилием, беспрестанно прибегает к войне; для него невыносимо терпение, ожидание, он не умеет обращать умы людей в орудие своего успеха. Наоборот, удовольствие Людовика XI состояло в том, чтобы избегать употребления силы, овладевать людьми порознь в разговоре с ними, посредством искусного воздействия на их умы и интересы. Он изменил не учреждения, не внешнюю систему правления, но тайный образ действий, тактику власти. Новейшим временам предоставлено было предпринять еще более важный переворот – введение в политические средства и цели справедливости вместо эгоизма, гласности вместо обмана. Но тем не менее отказаться от беспрестанного употребления силы, обращаться преимущественно к умственному превосходству, управлять с помощью нравственного влияния, а не вмешательства в материальную жизнь, также значило сделать большой шаг вперед. Этот именно шаг и был в первый раз сделан Людовиком XI, который при всех своих преступлениях и ошибках, при всей испорченности своей природы, обладал светлым умом и, благодаря ему, совершил указанную нами перемену.