История биологии с древнейших времен до начала XX века - [123]

Но если все многообразие организмов является бесчисленным видоизменением единого реально существовавшего типа, то отсюда естественно было предположить, что столь бросающиеся в глаза различия между разнообразными формами растений и животных есть результат развития во времени. Гёте прямо не писал об этом, но во всех его морфологических работах фактически подспудно содержалась мысль о преобразовании органических форм. Гёте отвергал теорию катастроф и телеологическое понимание органической целесообразности. «Животное формируется обстоятельствами для обстоятельств; отсюда его внутреннее совершенство и его целесообразность в отношении внешнего мира», — писал он[149]. В споре Жоффруа Сент-Илера с Кювье Гёте был на стороне первого.

Накопление данных о развитии органического мира в 20-30-е годы XIX века.

Важное значение для обоснования идеи эволюции имело возникновение в 30-е годы XIX в. исторической геологии и палеонтологии, противопоставивших катастрофам Кювье идею постепенного исторического изменения лика Земли путем медленных непрерывных изменений в течение огромных геологических периодов.

Развитие сравнительной анатомии, возникновение в конце 20-х годов сравнительной эмбриологии, успехи биогеографии и систематики, создание клеточной теории — все это убедительно свидетельствовало о единстве органического мира, подводило к идее об общности его происхождения. О естественной близости и связи органических форм, о переходах между различными классами и типами в животном и растительном мире свидетельствовал также необычайно возросший материал, относящийся к описательной зоологии и ботанике. Ботаниками и зоологами, особенно селекционерами, был накоплен огромный материал, ярко и убедительно говоривший об изменчивости организмов. В пользу теории развития свидетельствовал также параллелизм между развитием зародышей и рядом ископаемых форм, обнаруживаемых в последовательных слоях земли. Однако, несмотря на все это, господствующим в рассматриваемый период оставалось представление о постоянстве видов.

Ни сравнительная анатомия, ни палеонтология, ни эмбриология, ни сравнительная эмбриология сами по себе, автоматически не вели к признанию эволюции. Мы хорошо видим это на примере Кювье, Блуменбаха и Меккеля, Бэра и многих других. Кювье был одним из основоположников сравнительной анатомии и палеонтологии, дал блестящие работы в этих областях, однако он не только не пришел к признанию эволюции, но воинственно выступал против этой идеи. То же можно сказать и о его ученике д’Орбиньи и многих других. Не сделали эволюционных выводов из своих сравнительно-анатомических исследований ни Блуменбах с Меккелем, ни Бэр из своих сравнительно-эмбриологических открытий.

Материал со всей очевидностью вел к определенному выводу. Казалось бы, он напрашивался сам собой. Оставалось только сформулировать его. Были и идея эволюции, и подтверждающий ее материал. Нужно было лишь связать их друг с другом. Но такой простой эта ситуация только кажется. Очевидной она становится лишь после того, как вывод или открытие уже сделаны. Тот, кто хочет разобраться в движении науки, должен это понимать, и в то же время он не может не задуматься над вопросом — почему же в самом деле те, кто добыл факты, глубже других проник в них, часто останавливаются перед выводом, а другие — современники или принадлежащие к ближайшему поколению — оказываются в состоянии сделать тот вывод, перед которым остановились часто несравненно более крупные ученые?

Наука не имеет еще ответа на эти вопросы. В философском плане он ясен — никакая совокупность фактов не создает еще теории. Создание теории предполагает переход на новую ступень, требует высокого уровня теоретического обобщения, умения видеть не только отдельные факты, но и связи между, казалось бы, далекими явлениями, воспринимать непосредственно наблюдаемое как элемент более общей системы.

Однако историю науки такой общий ответ удовлетворить не может. История науки должна раскрыть, как происходит приращение знаний.

Не раскрывает описанный феномен и психология творчества, так как дело не только в личности данного ученого, его одаренности, интуиции, богатстве воображения и т. п. Для того чтобы разобраться в нем, надо, видимо, учитывать множество факторов, как личностных, так и социально-психологических, интеллектуальную среду, в которой сложился и действует данный ученый, мотивацию его творчества, направленность его интересов, его мировоззрение, беря все это в контексте развития науки соответствующего времени. И если пока мы не можем объяснить этот феномен, то, по крайней мере, должны обращать на него внимание всякий раз, когда встречаемся с ним, чтобы все более и более конкретно выявлять его черты.

Те выводы, которые не сделали Кювье, Бэр и другие биологи в первой четверти XIX в., располагая куда более богатым материалом, сделал на основе сопоставления скелетов современных и ископаемых позвоночных X.И. Пандер. В своей «Сравнительной остеологии» (1821–1831), выпущенной совместно с художником д’Альтоном, он определенно признал эволюцию видов, что отметил Дарвин в историческом очерке к «Происхождению видов».