История Билли Морган - [88]

Я так ужасно вела машину, что, въезжая на нашу улицу, чуть не раздавила Дарси, тупого терьера миссис Лич, который носился в поблекшей траве у кладбищенской стены, охотясь на воображаемых крыс. Я вышла, хлопнула дверцей и посмотрела на бедного дурачка. Он взвизгнул и бросился наутек. Если бы он умел говорить, я уверена, через минуту миссис Лич уже стучалась бы ко мне с лицом грозным, как дождевые тучи над нами. В такую погоду все становятся раздражительными, словно происходит электрическое замыкание в нервной системе.

Глава тридцатая

Натти спал на диване.

Мартышка сидел на полу у изголовья, скрестив ноги, блаженная улыбка освещала его лицо; его сокровище вернулось к нему, его преданность вознаграждена, в его мире снова все прекрасно. На экране телевизора беззвучно шла «Книга джунглей», Балу переоделся обезьяной, Король Луи флиртовал, как он полагал, с обезьяньей красоткой.

Я прислонилась к дверному косяку, на меня нахлынула волна облегчения, смывая тревоги; все прочее уже не важно. Благодарю тебя, Боже, за то, что вернул моего мальчика домой целым и невредимым; древнейшие из молитв зазвучали у меня в голове, атавистически, рефлекторно. Я посмотрела на Мартышку: как он, должно быть, счастлив, как замечательно испытывать такое незамутненное счастье! Я вымученно улыбнулась ему, он энергично кивнул, подняв вверх большой палец. Я поманила его на кухню. Он направился ко мне, обернувшись пару раз, дабы убедиться, что его любовь все еще спит и не исчезнет снова в облаке дыма.

Он не мог дождаться, чтобы поделиться счастьем со мной, еще одним хранителем святыни.

– Как вы ушли, он тут и вернулся, мисс Билли. Он пришел, я ему сделал чаю, он выпил, съел шоколадку и теперь, типа, спит. Я ничё не сказал, как вы велели, я ничё не говорил, мисс, честно.

Он сиял. Для Мартышки это была невероятно длинная речь, но радость переполняла его. Я улыбнулась:

– Возвращайся в комнату, Ли, пусть он еще поспит, разберемся со всем позже. Ты молодец, милый, правда. Отлично сработано, Ли, ты хороший парень.

Я закрыла дверь в комнату и поставила чайник. И тут заметила джинсовую куртку Натти, валявшуюся на полу возле стола, где он, должно быть, ее бросил. Я наклонилась ее подобрать, и в этот миг из кармана донесся приглушенный звонок телефона. Я поспешно вытащила его и, поскольку он не был похож на мой, потыкала в пару кнопок, прежде чем попала в нужную.

– Алло? Алло? Это номер Натти Севейджа…

– Кто это? Ёбаная мамаша или ёбаный ангел-хранитель? А?

Голос был знакомый: Шармейн, девица из Лидса. Голос выдавал характерное амфетаминовое напряжение. Я не собиралась связываться с обдолбанной сучкой, нажравшейся «спида» из-за ссоры с любовником, не сейчас.

– Это Билли Морган, Шармейн. Ты ведь Шармейн, верно? Натти спит, я передам ему, чтобы он тебе перезвонил…

Ее визгливый смех походил на треск рвущейся дешевой ткани.

– Перезвонил мне? Это, блядь, вряд ли, ты старая ёбаная пизда! После того что он сделал, нет уж, блядь, спасибо. Вот почему я звоню ему. Скажи ему, что мои братья до него доберутся, они его разыщут и уделают, слышишь? Он правильно сделал, что свалил домой к мамочке и к тебе… Блядь… Он разнес мою квартиру, мудак, разнес ее всю и меня отделал, ты бы видела мое ебло, блядь, ты бы… Твой ёбаный чудо-мальчик…

– Достаточно. Я скажу ему, чтобы он тебе позвонил или что там, но…

– Но что? Но что? Ты такая же блядь, как его мамочка, а? Такая же, как она? Вам, блядь, должно быть стыдно, что он у вас такой…

Она бессвязно визжала в телефон, я так и видела ее, брызжущую загустевшей от «спидов» слюной, косички дергаются, руки трясутся. Я нажала на маленькую красную кнопочку, и Шармейн исчезла в пустоте. На всякий случай я выключила телефон. Я вполне понимала ее и не хотела знать, что Натти с ней сделал.

Потому что знала, что она не лжет. Я знала, что он ее избил. Да, я понимала, что когда-нибудь мне придется столкнуться с чем-то подобным. Его вспышки ярости были ужасающи и со временем стали повторяться все чаще. И кокс тут играл не последнюю роль, как и прочее дерьмо, которое он принимал. Они – наркотическое поколение, запрограммированное на невоздержанность; Натти гордился своим образом жизни. Что я могла ему сказать? Я, принимавшая все без разбору, я, сделавшая то, что я сделала? Ведь меня саму переполняла ярость? Так что я надеялась, вопреки всему, что, когда он вырастет, его приступы гнева останутся в прошлом, что это просто детские припадки раздражительности. Но он их не перерос, отнюдь. Он был как ртуть: вот сейчас он самый любящий, самый очаровательный, восхитительный парень на свете, а через секунду… Ярость вырывалась из него жестокой, бурлящей волной.

Но теперь это становилось проблемой. Разумеется, милая Шармейн тоже была той еще штучкой; могу себе представить, сколько кокса они в себя зарядили; неудивительно, что он полностью потерял контроль над собой. Но все же, какой бы мерзкой сукой она ни была, по моему мнению, ему нет оправдания: он, мужчина, ударил ее, девушку. Это неправильно. По любым меркам.

Я заварила чай и поднялась к себе в комнату. Выпила половину, затем быстро приняла душ, прокручивая в голове варианты решения проблем Натти, Джас, Мартышки и даже своих собственных, пока отмывала себя с головы до пят гелем с экстрактом чайного дерева. Затем надела старую джеллабу и приняла две таблетки «ибупрофена», запив их остывшим чаем. Письма отца рассыпались по розовому хлопковому покрывалу.