История амулета - [105]

— Как только ученый джентльмен увидит его, с ним сделается припадок, — покачал головой Роберт.

Однако никакого припадка с ученым джентльменом не сделалось.

— Мой сон становится все более замечательным и удивительным! — воскликнул он, после того как Рекх-мара вкратце объяснил ему, кто такой Псаммиад. — Постойте, да ведь этот зверек мне уже однажды снился!

— Теперь у Джейн имеется половинка амулета, а у меня — целый амулет, — заговорил, не слушая его, Роберт. — Джейн, доставай свою половинку!

Джейн развязала шнурок и положила маленькую красную подковку, которой суждено было на протяжении всей этой книжки украшать ее шею, на стол, до безобразия заваленный пыльными бумагами и какими-то смутно знакомыми детям глиняными цилиндриками, испещренными крохотными замысловатыми значками, ужасно похожими на следы птичьих лапок.

Потом Роберт положил на стол целый амулет, причем Антея едва успела отстранить руку ученого джентльмена, совершенно инстинктивно (и, нужно сказать, довольно алчно) потянувшуюся к тому, что, по его мнению, было всего лишь «отлично сохранившимся артефактом».

А еще потом повторилась душераздирающая сцена с марсельским покрывалом, только на этот раз в качестве покрывала выступал разбросанный по столу ученый мусор. Джейнова половинка амулета задрожала, зарябила, заприплясывала на месте, а потом, подобно притягиваемой магнитом железной иголке, вдруг рванулась с места и быстро заскользила к еще хранившему тепло робертова кармана целому амулету. И уж совсем потом, подобно двум капелькам дождя, сливающимся воедино на оконном стекле, или же двум каплям ртути, втягивающимся одна в другую, половинка, ранее принадлежавшая детям и египетскому жрецу, скользнула в целый амулет, и — фьюить! — на замусоренном бумагами столе осталась лежать одна лишь толстая двойная подкова — единый, неделимый и совершенный Волшебный Амулет!

— Ну вот и хорошо! — сказал Псаммиад посреди всеобщего благоговейного затишья.

— Конечно, хорошо! — подтвердила Антея. — Особенно нам, потому что амулет исполнил наше самое заветное желание. Папа, мама и Ягненок сегодня возвращаются домой!

— А как же насчет меня? — вдруг спросил Рекх-мара.

— А какое у вас самое заветное желание? — поинтересовалась Антея.

— Знания! — не секунды не раздумывая, ответил молодой египтянин. — Огромные и глубокие знания! Я хочу знать в тысячу раз больше, чем самый ученый человек моей страны и моего времени может узнать за всю свою жизнь. Но увы, слишком великие знания абсолютно для меня бесполезны. Если я вернусь вместе с ними в мой темный век, кто поверит моим рассказам о том, как я путешествовал в будущее? Кто из моих соотечественников примет меня всерьез? Нет, я не хочу возвращаться в прошлое. Позвольте мне остаться здесь и стать самым большим знатоком моей давно ушедшей эпохи, почти уже нереальной для вас и в то же самое время такой живой и незабываемой для меня, эпохи, о которой, как мне поведал мой вновь обретенный брат, без всякого толку спорят ученые мужи вашего замечательного века.

— На твоем месте я попросил бы об этом не детей, а амулет, — посоветовал ему Псаммиад. — От него-то уж точно будет больше пользы. Но, должен тебя предупредить, жить в чужом времени порою бывает очень и очень опасно. Подумай хотя бы о том, что воздух отстоящей от твоего времени на шесть тысяч лет эпохи рано или поздно скажется на твоих не приспособленных для него легких. Но, впрочем, хватит об этом! Соберитесь в магический круг и попросите амулет помочь вам!

— О Господи, вот это сон! — воскликнул тут ученый джентльмен. — О, мои милые дети, если только вы хоть капельку меня любите (а я надеюсь, что это было, есть и будет так, в какой бы сон мы с вами не попали), то, умоляю вас, соберитесь в магический круг и попросите помощи у амулета!

Дети так и поступили. Как и в тот достопамятный августовский день, когда за окнами пламенело ослепительное полуденное солнце, они присели кружком на полу. Да только август давно прошел, и теперь за окном нависла густая пелена грязно-желтого тумана, который по какой-то непонятной прихоти природы неизменно сопутствует Выставочной Неделе.

«Ур-Гекау-Сетчех!», — сказала Джейн. Как только было произнесено имя силы, дневной свет померк, и комната погрузилась в кромешную тьму. Вместе со светом исчезли и все звуки, так что дети были окружены настолько плотной тишиной, что вы не сможете представить ее себе, даже если будете целый год пыжиться да пучиться. Это было все равно что внезапно ослепнуть и оглохнуть, а потом еще для полноты ощущений оказаться выброшенным в космический вакуум.

Затем из самого сердца этой неземной темноты показалось слабое, но невероятно красивое свечение, и одновременно в ушах у всех зазвучал слабый, но невероятно красивый голос. Свет был слишком нематериален, чтобы можно было разглядеть окружающую обстановку или хотя бы определить его источник. Но постепенно он разгорался все сильнее, а вместе с ним нарастал и голос. И был этот свет самым прекрасным светом, когда-либо явленным очам простых смертных. Что же до голоса, то это был самый прекрасный и одновременно самый ужасный голос на земле. И дети опустили глаза долу, и вслед за ними это сделали все остальные.