История афинской демократии - [82]

На этом кончились переговоры[218]. Обе стороны готовились к войне и старались заручиться союзниками. Афины располагали силами своего союза, т. е. городов малоазийского и фракийского побережья, Геллеспонта и островов Эгейского моря. На суше на стороне их были: Платеи, Навпакт у входа в Коринфский залив, Фессалия, с ее превосходной конницей, и некоторые другие области и острова, в том числе и лежавшие в западной части Греции. На стороне Спарты стоял почти весь Пелопоннес, где только Аргос держался нейтралитета. Вне Пелопоннеса спартанцы имели союзниками мегарцев, благодаря чему ключ к Аттике был в их руках, беотийцев, конница которых была так необходима для вторжения в Аттику, фокидян и некоторых других. На западе Афины незадолго до того заключили союз с Регием (в Южной Италии) и Леонтинами (в Сицилии). Спарта же рассчитывала на своих дорийских соплеменников в Италии и Сицилии, особенно на их флот и денежные средства. И не только между греками обе стороны искали себе союзников, но и между варварами: Спарта думала о союзе с Персией, афиняне – о союзе с одрисами (во Фракии). Взаимная ненависть первенствующих государств Греции заглушала чувства национального единства.

Вообще, силы обеих сторон, можно сказать, были равны, хотя и не однородны; шансы на победу одинаковы. На море бесспорное преобладание принадлежало Афинам, на суше – пелопоннесцам. Афинский флот был тогда первый в Греции не только по количеству кораблей, но и по энергии, опытности и искусству моряков. Зато сухопутное спартанское войско превосходило войско афинян и численностью своей, и упрочившейся за ним славой непобедимости. Что касается денежных средств, этого главного «нерва войны», как отлично сознавали уже тогдашние греки[219], то пелопоннесцы были ими бедны. Афиняне же, кроме ежегодного фороса и других доходов, располагали, как мы видели, необыкновенно богатой по тому времени казной в 6000 талантов, а в случае крайности могли воспользоваться заимообразно сокровищами, хранившимися на акрополе, нечеканенным золотом и серебром, дарами и приношениями от частных лиц и государства, различными сосудами и добычей от мидян и т. п., что составляло по меньшей мере 500 талантов, одеянием статуи богини Афины из чистого золота, весом в 40 талантов, не говоря уже о драгоценностях в других святилищах (Thuc., II, 13). Богатство денежных средств давало Афинам большие преимущества на первых порах; но зато война им стоила дороже, нежели пелопоннесцам, с их, так сказать, натуральным способом ведения ее и доставкой всего большей частью натурой. Благодаря олигархическому строю Спарта имела возможность действовать втайне, с большей последовательностью и с большим благоразумием. Наоборот, афинская демократия, со своим народным собранием, действовала на виду у всех; все, что в Афинах обсуждалось и одобрялось, легко делалось тотчас же известным и врагам. Афинский демос не всегда был последователен; изменчивый и легко увлекающийся, он мог быстро переходить от одного решения к другому. Зато и способен он был на такой энтузиазм, на такой подъем духа и на такие жертвы, на какие вряд ли была способна тогдашняя олигархическая Спарта. В Афинском союзе было больше централизации, зато в Пелопоннесском – больше солидарности, больше общности интересов между главой союза и остальными его членами. Но и у Спарты была своя ахиллесова пята – это Мессения, с ее порабощенным населением, столь ненавидевшим своих победителей.

На стороне Спарты был Дельфийский оракул, обещавший ей победу и помощь божества, и еще один важный фактор – это общественное мнение тогдашней Эллады, решительно склонявшееся в ее пользу. Афинянам завидовали, их опасались, желали избавиться от их владычества, казавшегося столь тяжелым, и, не испытав еще господства Спарты, верили ее заявлению, что она берется за оружие для освобождения эллинов от «тирании» Афин.

Вообще Греция находилась тогда в напряженном ожидании ввиду готовившегося решительного столкновения двух первенствующих государств. Чувствовалось приближение великих, роковых событий. И только молодежь, как афинская, так и пелопоннесская, еще не изведавшая по собственному опыту всех ужасов войны, с радостью принималась за нее, ища поприща для своих юных сил…

Еще шли приготовления к войне, как мир был уже открыто нарушен ночным нападением фиванцев на Платеи (весной 431 г.), с чего и принято считать начало Пелопоннесской войны (431– 404 гг.)[220]. Спустя некоторое время пелопоннесское войско, под начальством спартанского царя Архидама, двинулось к пределам Аттики. Архидам попытался еще раз вступить в переговоры с афинянами, но те не впустили спартанского посла даже в город и выслали его со своей территории, заявив, что если спартанцы желают вести переговоры, то пусть прежде возвратятся домой. Покидая границы Аттики, посол, говорят, произнес: «День этот – начало великих бедствий для эллинов».

Ввиду наступления неприятеля Перикл, стоявший тогда во главе коллегии стратегов и облеченный особыми полномочиями, принял свои меры. По его плану, на суше в открытую битву с подавляющим по своей численности пелопоннесским войском ни за что не следовало вступать. В его глазах это значило лишь бесплодно губить афинские силы и подвергать риску государство. На суше следовало ограничиться защитой города и Длинных стен, главные же силы сосредоточить на море, снарядить флот и с помощью его опустошать берега Пелопоннеса, производить там высадки и т. п. Сельское население Аттики должно было покинуть свои поля и жилища, перейти в город, снести туда свое имущество и запереться; почти вся страна, за исключением Афин, Длинных стен и Пирея, должна была быть оставлена на произвол врага.