История афинской демократии - [43]

Но деятельность вождей демократической партии не ограничивалась только разрушением старого; она была в то же время и созидающей; с реформой ареопага неразрывно связана и реформа афинского суда присяжных.

Отнятые у ареопага права перешли частью к Совету 500, частью же к «демосу», т. е. к народному собранию и к народному суду, гелиэе.

Компетенция суда присяжных чрезвычайно расширилась: к гелиэе отошли дела, до реформы подлежавшие ведению ареопага, равно как и те дела, по которым прежде были судьями архонты. Последние лишились некогда столь обширной самостоятельной судебной власти: за ними осталось только разбирательство по мелким делам с правом налагать незначительные денежные штрафы. Прежде сами самостоятельные судьи, архонты являются с этих пор лишь председателями преобразованных дикастериев и руководителями следствия. Такое ограничение прав архонтов и расширение компетенции гелиэи до некоторой степени можно назвать отделением судебной власти от административной, но с оговорками. Во-первых, архонты, как только что было упомянуто, все-таки принимали некоторое участие в ходе судебного процесса в качестве руководителей следствия и председателей, да и гелиэя, к которой перешло решение большинства дел, была не только судом: она имела вместе с тем и чрезвычайно важные политические функции. Во-вторых, не одна судебная власть архонтов с течением времени подверглась ограничению. Мало-помалу то же произошло и с остальными их функциями; тут мы видим конечный результат предшествующего процесса афинской истории, ведшего вообще к постепенному и, так сказать, всестороннему ограничению прав и значения архонтов. Вообще точнее было бы сказать, что вследствие реформы судебная власть от такого аристократического учреждения, как ареопаг, и от единичных сановников, архонтов, перешла в руки самого народа.

Гелиэе подлежала теперь масса дел, тем более что она являлась судом не только для афинских граждан, но и для союзников. И понятно, что для того чтобы она могла справляться с подавляющим количеством дел, подлежавших ее решению, необходимо было дать ей и соответствующую организацию.

Таким образом, если гелиэя в своих основах и возникла раньше, еще при Солоне, то только впоследствии получает она более определенную, полную и стройную организацию[96], с общим числом 6000 присяжных (считая 1000 запасных), с подразделением на 10 секций (дикастериев) по 500 членов в каждой, причем заседать могла и не целая секция и наоборот – в случае надобности несколько дикастериев могли соединяться в одно. Плата дикастам, введенная впервые Периклом, довершила эту организацию. Это была одна из замечательнейших попыток в истории организовать чисто народный суд[97]. Чтобы обеспечить беспристрастный, справедливый приговор со стороны судей, дикастов, принят был ряд мер. Возможность подкупа или какого бы то ни было запугивания устранялась уже большим числом судей. В V в. секции назначались на целый год, так что гелиаст знал заранее, в какой секции он будет заседать; но впоследствии, в IV в., секции определялись жребием лишь в самый день суда, так что никто из гелиастов не мог знать, в какую секцию он попадет и по какому делу явится судьей. Таким образом устранялась возможность какого-либо предварительного соглашения между присяжными и заинтересованными сторонами. Заседания гелиэи были публичны, что опять-таки должно было служить гарантией против различных злоупотреблений. Наконец, гелиастов должна была связывать и даваемая ими клятва: они клялись, что будут решать «согласно законам и постановлениям афинского народа и Совета 500», а в тех случаях, относительно которых закона нет, – по совести и разумению, без вражды и лицеприятия, клялись, что будут одинаково выслушивать как обвинителя, так и обвиняемого, и будут иметь в виду лишь предметы обвинения.

Но ограничить права ареопага, подавить его авторитет, освященный веками и преданиями, устранить его контролирующее влияние на ход государственной жизни – не значило ли это снять последнюю узду с демоса, дать полную волю народному собранию и его вожакам-демагогам? не значило ли это допустить, чтобы впечатлительный, подвижный афинский демос под влиянием мимолетного настроения и увлечения чуть не ежедневно отменял существующие законы и создавал новые? не значило ли это лишить государственный порядок всякой устойчивости? Но дело в том, что и после ограничения ареопага в Афинах не было недостатка в сдерживающем и контролирующем начале. Для обуздания непостоянства и легкомысленного стремления к новизне принят был ряд мер.

Во-первых – «обвинение в противозаконии», графэ параномон (γραφή παρανόμων). С этим обвинением мог выступить каждый афинский гражданин против всякого такого предложения, постановления народного собрания или даже решения номофетов – о них скажем потом, – которое, по его мнению, находилось в противоречии с существующими законами и было вредно для государства[98] или которое состоялось с нарушением установленных форм. Стоило только кому-нибудь под клятвой заявить в самом народном собрании о своем намерении подать графэ параномон против сделанного предложения или постановления, и дальнейшее обсуждение этого предложения или приведение в исполнение уже состоявшегося решения приостанавливалось, а обвинение поступало в суд гелиастов. Ответчиком являлся обыкновенно автор предложения или закона, а обвинителем – то лицо, которое подавало графэ параномон. В случае осуждения, т. е. признания гелиастами жалобы основательной, ответчик подвергался наказанию, обыкновенно денежному штрафу, а в особых важных случаях – даже смертной казни. Кто три раза был осужден по графэ параномон, тот лишался на будущее время права инициативы, т. е. права делать какие-либо предложения в народном собрании. Впрочем, личная ответственность за какие-либо предложения и постановления истекала по прошествии года; по миновании этого срока можно было потребовать отмены самого постановления или закона, но виновник последнего уж не подвергался суду и наказанию. С другой стороны, чтобы обуздать не в меру ретивых блюстителей существующих законов и предотвратить злоупотребления графэ параномон, установлено было, что если обвинитель не получал в свою пользу даже и пятой части голосов, то за неосновательное обвинение подвергался штрафу в 1000 драхм. Несмотря на эти предосторожности, злоупотребления графэ параномон впоследствии были часты: подобные обвинения подавались из личных целей, из вражды, из желания лишь воспрепятствовать какой-нибудь мере и т. п. Но в V в., графэ параномон действительно была тем, чем она должна была быть по мысли введшего ее законодателя, – палладиумом действующих законов и существовавшего в Афинах демократического строя; мы увидим, например, что олигархи, производившие переворот в 411 г., прежде всего постарались отменить графэ параномон как главное препятствие к осуществлению их замыслов