Историкум. Мозаика времен - [8]

– Данилыч, – буркнул он, хрустя мочёным яблоком, – давай прямо толковать. Мы тут все политесу обучены, чего кота за яйца тянуть?

– Можно, – пожал плечами Светлейший, допил перцовую и начал: – Сейчас в силе Долгорукие. Ты, Гаврила, и ты, Пётр, тоже – к царю редко попадаете, а Катерина по вдовству своему вообще от дел отрешена.

– Тебе что за горе?

– Гаврила, – Меншиков сделал вид раздражённый и рассерженный, – ты мне крови сколько попил, а? Ох, через край! Хочешь, нынче я тебе попью? Долгорукие мне не враги, я с ними распрей не заводил. А сейчас и подавно не стану…

– Александр Данилович! – прервал его Толстой. – Не будем старое вспоминать, мы ведь сговариваться собрались, а не прошлые обиды тешить!

И Светлейший разыграл единственное, что у него оставалось, – имя. Имя былого ближайшего фаворита Петра Великого, наделённого когда-то почти державной властью, всё ещё внушало если не уважение, то опаску. Внушало всем. Взбудоражив за пару дней столичные верхи, старый волк показал зубы. А потом немедленно обменял волнение властей на преимущества для себя лично. Он предложил вождям «партии Екатерины» своё самоустранение из российской политики и вообще из России. Навсегда. Подкрепив это предложение хорошим презентом в золоте и камнях Толстому и Головкину. Но не только подношением.

– А ведь ерунду взамен прошу, – выбирая из миски солёный огурец, пояснил князь. – Чин генерал-губернатора Мадагаскара да дозволение русскую Ост-Индскую кумпанию основать. На паях. И пайщики, – тут он, прервавшись, пристально посмотрел на собеседников, – пайщики неплохие барыши получат.

Александр Данилович знал, что делал. Остров Мадагаскар России был не нужен. Не имелось никаких государственных оснований для удержания острова. Планы предыдущего царствования отошли в прошлое вместе с покойным государём, и заморская губерния стала никчемной игрушкой. Для всех, кроме него. Но… если дальняя колония не нужна стране, это вовсе не значит, что она не может понадобиться некоторым высшим чинам этой страны, верно? Тем нескольким, которые станут получать из-за моря доход. Особенно, если этим нескольким как раз безотложно требуются деньги для борьбы за власть внутри правящей группировки.

Головкин и Толстой с таковыми суждениями согласились. Они не боялись интриг самого Меншикова, пусть даже объединившегося с проигравшим в подковёрной борьбе, обвинённым в заговоре, но всё ещё сильным вице-канцлером Остерманом. Однако возможность того, что отвергнутый ими князь пойдёт с тем же предложением к их недругам, вкупе с получением осязаемых, звонких подтверждений выгодности лично для них Мадагаскара… Да и отдавали они должное противнику, оба понимали – лучше Меншикова с обустройством кумпании в Индии никто не справится.

Светлейший, как за ним часто водилось, поставил на скорость. Понимая, что все его потуги предстать главой «третьей силы» в игре вокруг трона припугнут верховников ненадолго, он начал переговоры об отступлении практически сразу, не дав опомниться и просчитать обстановку. Теперь его конфиденты были уверены, что князь желает получить кроме безумно прибыльного предприятия (а о доходах английской, голландской, датской Ост-Индских компаний они были наслышаны) ещё и положение почти бесконтрольного правителя немаленького, хотя и далёкого края. Это была понятная цена изгнания, которую они готовы были уплатить… вернее, вложить в качестве своего пая в торговое товарищество. Всегда приятно получить пусть рисковый, но весомый пай в коммерческом предприятии, в обмен на всего лишь отказ от добивания бывшего, давно по сути побеждённого, соперника.

Светлейший выиграл схватку. Уже через два дня, на заседании Верховного тайного совета, двенадцатилетний император твёрдо заявил по поводу Мадагаскара:

– А где российский флаг поднят, там спускать его не должно!

Предыдущий вечер он провёл в обществе Меншикова, чьи рассказы, подтверждаемые диковинами из южных морей, произвели на мальчика оглушающее впечатление.

* * *

Спустя полгода из Ревеля вышла Мадагаскарская флотилия. Кроме приведённых Светлейшим кораблей, в эскадре шли два линейных корабля и два фрегата, оставшихся со времён прошлого царствования, да ещё три «купца», набитых не столько товаром, сколько людьми. Верховники, согласившись на посулы князя, воспользовались его отплытием в полной мере. Кроме самого Александра Даниловича с семейством, на остров отправились опальные Остерман, Абрам Петрович Ганнибал и несколько гвардейских офицеров рангом поменьше, показавшиеся власть предержащим в России лишними. Кроме них за море плыли и охотные люди разных сословий, рота солдат и набранные на юге казаки.

А с мостика флагмана без сожаления смотрел на удаляющийся берег генерал-губернатор острова Мадагаскар, генерал-адмирал (ордена князю вернули, а чин решили пожаловать сугубо морской, без восстановления армейского) Светлейший князь Александр Данилович Меншиков. Человек, в одиночку завоевавший, а после и сохранивший Мадагаскар для России.

Вместо эпилога

18 января 1745. Западный берег острова Мадагаскар, устье реки Велибука

Куренной с неохотой отнял подзорную трубу от глаза. Труба в золотой инкрустации, с пластинками слоновой кости нравилась ему давно, и отдавать её хозяину, лежавшему справа Ахметке, не хотелось. Однако пришлось. С неудовольствием поглядев, как прибившийся год назад к куреню басурман аккуратно прячет инструмент в футляр, атаман вздохнул и вопросительно посмотрел налево. Удобно залёгший под кустом третий казак, бывший боцман с брига английской Ост-Индской компании, сбежавший на Мадагаскар после ссоры с капитаном и последовавшей порки, в ответ на взгляд флегматично заметил: