Историк - [3]

«Защитник» застыл у входа, устремив в пустоту холодный свет глаз.

— Мне нужны данные по готовым к запуску офицерам S12. Срочно.

«Защитник» открыл мне линию, передал данные в ментальном формате. Я просмотрел базовые программы низшей памяти, надстроенные программы высшей памяти.

Взоров. Он подходит. Его разум еще чист. Его разуму по силам не только править, но подчиняться моей власти.

— Прямым приказом запуск Взорова должен быть отложен до внесения мной корректив в программу его сложной памяти.

— Так точно.

— Взоров должен быть переправлен в первый блок центра подготовки нейросистем особого назначения под охраной техники А1. Ни один человек не должен быть допущен к телу до внесения поправок в программу.

— Будет сделано.

Я положил на пустой стол немеющую руку. Остановил на опутанной холодом руке слепнущие глаза. Беркутов проницателен, он заподозрил, что с утратой сил прежних, я получил новые. Скоро он убедится, что силы эти выше, что они неподвластны ему. Тогда он устранит меня, не позволит мне обрести такой мощи, когда никто не посмеет пойти против меня. Но время теперь преданно служит мне, сменив моих, отрекшихся от меня, офицеров. Скоро оно будет подвластно мне одному.

На мониторах показался мой адъютант, только что вошедший в длинный коридор. Я поднял глаза на проекции, но такое зрение не способно теперь показать мне идущего к дверям офицера. Я не вижу отображения, но читаю разумом с четкостью, с какой не читали его мои глаза. Полковник Яров остановился за запертыми дверями, ожидая проведения опознания. Яров давно стал моими глазами, руками, не зная этого. Не зная этого, он давно стал моим лицом — лицом человека, скрывая эту, отраженную зеркальным столом, маску. Полосы контроля погасли, пропуская его, перед ним разошлись дверные створы.

Яров — достойный боевой офицер. Он обладает качествами, требующимися на поле боя. Для штаба он не пригоден. Его место на линии огня. Но его обязанности при мне не способен исполнить ни один «спутник», ни один «защитник». Ни одной машине, ни одному подготовленному для штабной службы офицеру не вернуть мне видимости утраченной жизни. Полковник Яров вошел в зал. Следуя моим строгим указаниям, он застыл у входа, не нарушая тишины.

— Яров, сядьте.

Он подошел к длинному столу, собираясь занять противоположное место во главе. Яров не боится смотреть мне в глаза, но ищет удаления. Он не скрывает, что здесь только по моей воле, по высшему приказу. Он не скрывает ничего, но ничего не высказывает словом, ничего не выказывает видом без спросу.

— Рядом. Здесь, Яров.

Я указал ему место по правую руку — место генерала Беркутова. Он подошел ближе. До меня дошел его высокочастотный страх, прошедший по ментальному фону коротким сигналом, пресеченный волевым усилием. Он молча опустился в кресло, напряженно застыл, не касаясь прямой спиной высокой опоры. Яров не смотрит мне в глаза, когда не смотрю я, как сейчас. Но я вижу его не глазами. Я вижу его не одним зрением. Отраженный свет показывает мне его резко очерченное лицо с прямым жестким взглядом — лицо, зримое всем. Излучение его разума дополняет зримость, проявляя бесстрашную гордую честность. Но его общее поле четко чертит тяжелую, скрытую разумом, усталость, сгибающую прямую спину, склоняющую поднятую голову, опускающую устремленный к цели взгляд. Я вижу его боль. Мне видны его обожженные, рассеченные нервы, его скрытые от света медицинской правкой шрамы, сохраняющие следы боли, несмотря на усилия врачей армейской медслужбы. В этой проекции я вижу его лицо искаженным страданием, изувеченным рубцами. Он не скрывает ни одного истинного лица, но не знает, что кто-то способен видеть их все вопреки его воле.

— Курите, Яров. Я знаю, вам это еще нужно.

Он положил открытую пачку на стол, взял сигарету, закурил. Я еще помню, что прежде был способен вдыхать дым, но это было давно, теперь память об этом почти распалась.

— Вы в курсе истинного положения дел, Яров. У вас нет точных данных, но вы наблюдательны, вы понимаете.

Я перевел на него взгляд. Он мысленно отпрянул от меня, но пресек действие высшим контролем, не позволив страху сойти к внешней проекции, отображаемой светом. Я знаю, что он ответит, что сделает. Я знаю, что побудит его сделать это не преданность мне, он предан только системе. Он понимает, что скоро я перестану быть человеком. Но он понимает, что скоро системой не способен будет управлять ни один человек. Яров расстегнул кобуру, положил отключенное оружие на стол рядом с пачкой сигарет.

— Я рассчитываю не только на ваше оружие, Яров.

— Мое оружие, мой разум, моя жизнь… Что вам нужно еще?..

— Правда.

Он всмотрелся в мои слепые глаза без содрогания.

— Вы еще похожи — издали.

— Только издали.

— Снегов, вас называют — замерзшим вечным холодом, как Хакая — трижды сожженным. Вы подобны слепой статуе — ваши движения бедны и скованы, как ваша речь. Вы не реагируете на обычные для человека раздражители. «Защитники», подключаемые к действию только расчетом необходимости действия, реагируют, а вы — нет.

— Нет необходимости в стольких действиях, достаточно ответа в одном мысленном формате.