Истории счастливых судеб - [4]

— Нет!

Ну до чего же упрямы некоторые люди! Руперт убрал в карман одно пенсне и достал другое. Исторический допрос свидетеля обвинения адвокатом защиты продолжился.

— Давайте отвлечемся от событий в магазине. — Руперт сверился с лежащим перед ним листком бумаги, затем пронзил взглядом мистера Джобсона. — Сколько раз вы были женаты, мистер Джобсон?

— Немало.

Руперт было запнулся, а затем бросился в решающую атаку.

— Смею предположить, ваша жена покинула вас?

— Да.

Это был рискованный ход, но он оправдал себя. Руперт подавил вздох облегчения.

— Не будет ли вам угодно объяснить господам присяжным, — подчеркнуто вежливо спросил он, — почему вас покинула жена?

— Она умерла.

Более слабохарактерный человек не выдержал бы такого удара, но железные нервы не подвели Руперта.

— Именно так! — воскликнул он. — И случилось это аккурат в тот вечер, когда вас за пьянство попросили с заседания Хэмпстедского парламентского общества?

— Не было этого!

— Неужели? Постарайтесь вспомнить двадцать четвертое апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года. Что вы делали в тот вечер?

— Понятия не имею, — ответил Джобсон после безуспешной попытки что-то вспомнить.

— В таком случае вы не можете поклясться, что вас не выводили с заседания Хэмпстед…

— Но я в нем не состоял.

Руперт тут же ухватился за столь опрометчивое признание.

— Что? Вы сказали суду, что проживаете в Хэмпстеде, а теперь говорите, что не состояли в Хэмпстедском парламентском обществе. Так-то вы понимаете патриотизм?

— Я сказал, что жил в Хэкни.

— Тогда в Хэкнийском парламентском обществе. Я предполагаю, что за пьянство вас попросили…

— Я не вхожу и в это общество!

— Естественно! — торжествующе воскликнул Руперт. — Вас исключили за пьянство!

— И никогда не входил!

— Да ну? Могу я тогда предположить, что вы предпочитаете проводить вечера в публичном доме?

— Если вас это интересует, — сердито ответил Джобсон, — я состою в Шахматном клубе Хэкни и по вечерам обычно бываю там.

Руперт удовлетворенно вздохнул и повернулся к присяжным.

— Господа, наконец-то мы услышали то, что хотели. Я не сомневался, что мы доберемся до правды, несмотря на увертки мистера Джобсона. — Он вновь взглянул на свидетеля. — А теперь, сэр, — сурово продолжил он, — вы уже сказали суду, что понятия не имеете, где и как провели вечер двадцать четвертого апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года. И я снова указываю вам, что для этого провала в памяти есть только одно объяснение: вы пребывали в состоянии алкогольного опьянения в помещении Шахматного клуба Хэкни. Можете вы поклясться, что этого не было?

Неумолимая решимость барристера не останавливаться ни перед чем ради установления истины вызвала в зале восхищенный ропот. Руперт подобрался и нацепил оба пенсне.

— Ну, что же вы, сэр, — торопил он свидетеля. — Господа присяжные ждут.

Но ответил ему не Альберт Джобсон, а адвокат потерпевшей стороны.

— Ваша честь, — обратился он к судье, медленно поднимаясь из-за столика. — Для меня это полная неожиданность. В силу вновь открывшихся обстоятельств я вынужден рекомендовать моему клиенту отозвать иск.

— Весьма разумное решение, — согласился судья. — Обвиняемая освобождается из-под стражи. Ее репутация безупречна.

На следующий день Руперта осадили клиенты, жаждавшие его помощи. И вскоре без его участия не обходился ни один крупный процесс в суде лорда-канцлера. Не прошло и недели, как все его пьесы приняли к постановке, а через полмесяца он стал членом парламента от шахтеров Коулвилла. Свадебных подарков было море, и среди прочего он получил тридцать пять метров муслина, десять пар перчаток, губку, два буравчика, пять банок кольдкрема, три коробки для шляп, морской компас, канцелярские кнопки, яйцебойку, шесть блузок и кондукторский свисток. И поздравительную открытку с короткой надписью: «От благодарного друга».

Чиновник

Было три часа пополудни, солнце золотило выходящие на запад окна одного из самых перегруженных работой государственных ведомств. В просторном кабинете на третьем этаже Ричард Дейл отбивал крикетный мяч. Стоя перед ящиком с углем, с кочегарной лопатой в руке, он являл собой образец молодого, энергичного англичанина. И когда в третий раз подряд ему удалось искусно перевести мяч, — в нашем конкретном случае, государственную печать, брошенную боулером ^{2}, — в левый край, последний не смог подавить вздоха завистливого восхищения. Даже сдержанный Мэттью, коему возраст уже не позволял увлекаться крикетом, перестал отрабатывать патт^{3} и поднял голову, чтобы сказать:

— Отлично сыграно, Дик.

Четвертый обитатель кабинета что-то строчил за столом, всем своим видом опровергая нелепые обвинения в адрес государственных служащих, которые якобы развивают тело в ущерб уму. Орлиные крики игроков, похоже, раздражали его, ибо он хмурился и кусал кончик ручки, а иногда нервно ерошил волосы.

— Как, по-вашему, можно сосредоточиться в таком ужасном шуме? — неожиданно воскликнул он.

— В чем дело, Эшби?

— В вас. Каким образом я могу написать стихи для «Вечернего сюрприза», если вы так шумите? Почему бы вам не пойти выпить чая?

— Отличная идея. Пошли, Дейл. Ты составишь нам компанию, Мэттью? — И они ушли, оставив кабинет в полном распоряжении Эшби.