Истории, рассказанные у камина - [12]

Когда через два дня мы встретили его в Нью-Йорке, он сказал нам: «С того дня я словно обрел крылья». Я описал этот случай в своем «Американском приключении»{30}, чтобы ему пришлось объяснить его во время своей антиспиритической кампании. Он ответил заявлением, что автором того письма не могла быть его мать, поскольку наверху страницы стоял крест, а она была еврейка. Если бы он потрудился обратиться к нам за объяснением, мы бы сказали ему, что медиум всегда ставит наверху листа крест в качестве святого символа. Этого ответа вполне достаточно.

Еще одним его возражением было то, что письмо написано по-английски. Звучит убедительно, но указывает на его незнание психических методов. Если бы медиум находилась в полном трансе, можно было бы ожидать, что она заговорит или начнет писать на незнакомом ей языке. И примеров этому не так уж мало. Однако в том случае, когда медиум не находится в трансе, а всего лишь прислушивается к мыслям и ощущениям, которые охватывают его в определенный момент, ему приходится облекать их в форму слов, пользуясь тем словарем, которым он владеет. В подтверждение могу сказать, что мне известно о случае, когда два медиума, находящиеся в одной комнате, одновременно получили одно и то же послание, но записали его совершенно разными словами. Таким образом, второе возражение также можно считать несостоятельным. В любом случае, человек, который пытается искренне и бескорыстно помочь кому-то, вправе рассчитывать на уважение и благодарность. Ничего подобного мы от него не дождались. Объясняется это тем же странным умственным зигзагом, который заставил его сначала использовать для своего же псевдонима имя великого француза, отца современной магии, а потом написать целую книгу «Разоблачение Удина», чтобы доказать, что тот был обманщиком{31}.

Однако с этим сеансом автоматического письма в Атлантик-Сити связан еще один весьма любопытный и заставляющий задуматься эпизод. Когда взволнованный Гудини встал из-за стола, он взял карандаш, наклонился к листу бумаги и произнес: «Интересно, а у меня что-нибудь получится?» Карандаш пришел в движение, и он вывел одно слово. После этого он посмотрел на меня, и я пришел в изумление, потому что увидел в его взгляде хорошо знакомое мне выражение медиума, находящегося под влиянием силы, выражение, которое невозможно подделать. Глаза устремлены на тебя, но ты понимаешь, что сфокусированы они не на тебе. Я взял лист, на нем было слово «Пауэлл». В Англии незадолго до этого умерла моя близкая знакомая Эллис Пауэлл, поэтому для меня это слово имело особенный смысл. «Господи, Гудини! – воскликнул я. – Неужели и Саул во пророках?{32} Да вы сами – медиум». Лицо его сделалось каменным, и он ничего не сказал, но мне показалось, что мое замечание привело его в замешательство. Потом он пробормотал что-то о том, что знал одного человека в Техасе по фамилии Пауэлл, хотя и не смог объяснить, почему именно эта фамилия пришла ему на ум в тот миг. После этого он собрал все бумаги и поспешил покинуть комнату. Возможно, в тот день я коснулся главной тайны его жизни, тайны, которую не до конца понимали даже самые близкие к нему люди. Каждый из фактов в отдельности можно как-то объяснить, но, когда дюжина фактов указывает на одно и то же, есть повод задуматься.

Я уже говорил, что склад мышления Гудини был совершенно непредсказуем. Посудите сами. Когда мы с женой хотели помочь ему, мы руководствовались, как я показал, лишь одним побуждением – как-то утешить его, потому что он всегда говорил, что хотел бы связаться со своей матерью. Подобное мы делали не раз с другими людьми. Даже если допустить, что мы ошиблись, мы были, как он часто говорил, до смерти искренни. Но после того как мы встали из-за стола, он сам написал слово «Пауэлл», которое для меня очень много значило. Если это написано не под психическим влиянием, зачем вообще он взялся что-то писать? Ведь никто не просил его этого делать. Когда ему пришлось давать этому объяснение, Гудини столкнулся с определенной трудностью, поэтому в своей книге он написал, что это была «целенаправленная мистификация» с его стороны, и что эту фамилию он написал, руководствуясь своим собственным волеизъявлением. Таким образом, если мы были с ним искренни, он нас, скажем так, разыграл. Стоит ли удивляться, что теперь мы вспоминаем этот случай с определенной горечью? Он не делает попытки объяснить, почему из всех известных ему фамилий он выбрал именно ту, которая была близка мне. Должен же быть какой-то предел совпадениям.

Любопытно то, что ни моя жена, ни я не знали, что было написано в той записке от матери, пока не прочитали об этом в его книге. Записка писалась так быстро, что медиум, пребывая в полубессознательном состоянии, могла, в лучшем случае, лишь получить смутное представление о ее содержании. Я же на письмо даже не взглянул. Когда я прочитал его, мне оно показалось очень трогательным и нежным, наполненным любовью. Как я объяснял выше, медиум, получающий мысли, вынужден переводить их на свой язык. Поэтому в некоторых предложениях я узнаю стиль жены, но в основном письмо намного экспрессивнее, можно даже сказать, намного восточнее, чем все, что я знаю о своей жене. Вот короткий отрывок: