Истории молодого математика - [8]
Наши окна со двора (на третьем этаже). Воронку от бомбы засыпали уже после войны.
В 1945 году обстановка девятиметровой комнаты была почти той же, что перед войной, когда в ней находились мамины родители, причем бабушка Гита, добрая, болезненная, обожавшая меня старушка, спала на «моем» диване, а на «маминой» кровати лежал искалеченный трамваем дедушка Гиля, у которого, по словам мамы, был тяжелый характер. Дед умер 30 июля, а бабушка 17 ноября 1941 года. Согласно свидетельствам о смерти, им было, соответственно, 72 и 69, причем причиной смерти деда назван инсульт, а бабушки – кардиосклероз. Кто-то из уцелевших соседей сказал маме, что бабушка, ослабевшая от голода и холода, умерла из-за свиста упавшей под окном неразорвавшейся бомбы. Напоминаю, что блокада Ленинграда началась 8 сентября.
Недавно в сети я нашел, что мой дедушка по отцу Лейба умер в феврале 1942 года в возрасте 66 лет, а бабушка Хая – в марте 1943 года, дожив всего лишь до шестидесяти. Оба деда и обе бабушки были похоронены на Еврейском Преображенском кладбище, но могилы их не сохранились.
В «маленькой комнате» на Марата
Вернувшись в Ленинград и войдя в комнату родителей, мама увидела на столе похоронку, извещение о гибели отца. Из-за блокады и смерти хозяев бумага пролежала в закрытой комнате всю войну. Наконец-то мы начали получать пенсию, но очень маленькую – отец был рядовым, красноармейцем, как тогда говорили. На похоронке его назвали Иваном Лейбовичем, но остальные данные приведены правильно.
Мама изо всех сил старалась, чтобы я «не умер с голоду и не ходил оборванцем». В основном она работала бухгалтером или учетчиком в разных местах, и всегда за нищенскую зарплату. Гордо показывала мне свое умение считать в уме и на «счетах». «Вот я всю ночь просидела, чтобы подготовить годовой отчет. Так быстро никто бы не сделал!» – хвасталась она. Иногда ее увольняли «по сокращению штатов» и ей долго не удавалось устроиться снова, поскольку в тот период «евреев не брали».
В 1947 году мама работала надомницей в абажурном ателье – шила абажуры со сдельной оплатой. С того времени я кое-что запомнил: «плиссе или с гладкой набивкой», «из крепсатена, шелка или бархата», «с оборкой шнурами или с фестончатым краем». Тогда матерчатые абажуры не были «ретро» и стоили дешево. На шкафу у нас в то время громоздились металлические каркасы, обмотанные или еще не обмотанные белой тесемкой.
Однажды какие-то родственники покойного маминого отца, дедушки Гили, до революции уехавшие в Америку, передали нам через третьих лиц посылку с подержанной, но по нашим меркам новой, одеждой (был момент, когда получать посылки разрешили). Матери ничего не подошло по размеру, и она продала свою часть вещей. А я долго ходил в вишневой вельветовой курточке на молнии – вспомнил сейчас, взглянув на групповую фотокарточку четвертого «Д» класса. Позднее один из незнакомых американских родственников мамы приехал в Ленинград и каким-то образом сообщил ей, что хочет встретиться. Дабы не навредить своему юному пионеру, она проигнорировала приглашение, опасаясь, что ее засекут. Через много лет, совсем в другую эпоху, я спросил у нее об американских родственниках, но она ничего не знала.
После работы мама обычно забегала на расположенный рядом Кузнечный рынок, намереваясь купить что-нибудь вкусненькое для сыночка. Возвращалась с трофеями, усталая, и с гордостью объясняла удачу тем, что «весь рынок обегала», и доказывала на примерах, что туда следует приходить непременно к закрытию, чтобы купить подешевле.
Иногда по вечерам она гадала себе на картах, раскладывая пасьянс, а я, когда читать было нечего, со скуки приставал к ней: «Сыграем в картишки», и мы дулись в подкидного дурака или что-нибудь другое, незамысловатое. Впрочем, к картам меня никогда особенно не тянуло. В «Слова» одно время играли не только мы с мамой дома, но и наиболее грамотные мои одноклассники во время уроков. На всякий случай, поясняю. Вся компания выбирает слово, и из составляющих его букв участники составляют слова поменьше, тайно друг от друга, разумеется. У кого больше список, тот и выиграл.
Радио было включено всегда: Утренняя зарядка – ноги на ширину плеч! Пионерская Зорька, репортажи о футбольных матчах, Последние Известия, Литературные Передачи, военные и народные песни, симфонии и оперы. Все это составляло звуковой фон нашей тогдашней жизни, а маленькие телевизоры КВН без линз, а потом и с линзами, появились только около 1950 года, но не у нас, конечно, а в более обеспеченных семьях.
На пенсию по старости мама вышла в 1963 году и стала получать 52 рубля в месяц, а я уже был на третьем курсе и имел повышенную стипендию.
Тетя Рита и Люся
Моя двоюродная сестра Люся, старше меня на 12 лет, осталась после войны моей единственной родственницей по маминой линии. Ее отец, как и мой, не вернулся с фронта, а в конце 1941 года Люся и ее мать Рита оказались, как и мы, в Свердловске. Она и сейчас (а ей недавно исполнилось 86 лет) с умилением вспоминает, какой я был «хорошенький в меховой шубке» и ни за что не хотел подниматься пешком на пятый этаж после прогулки с ней. Она не могла тащить на руках четырехлетнего бутуза и отшлепала его по шубе. «Ты на меня посмотрел, надув губы, со слезами в огромных глазищах, и сказал: “Я все маме расскажу”», – повествует Люся. Мне самому этот случай не запомнился.
