Истории Дальнего Леса - [42]

Джейн с сожалением и вздохами всех окружающих сняли со ее привычного места, и оказалась она в огромной и грязной сумке Никиты, а потом в его темном чулане. Определили ее в коробку с разными деталями простых замков и самыми обычными винтами. Так что страдала она ужасно, до сумасбродства: ведь там и поговорить-то было абсолютно не с кем. Одна надежда оставалась на Никиту, который обещал разобрать ее и прочистить. А пока суд да дело, все единодушно решили на место Джейн привинтить совсем другой замок.

Звали его Джон, хоть и не был он таким блестящим и красивым, но ничуть не уступал Джейн по степени секретности и сложности. Вот только никаких аллегорий, страданий и нежных чувств он не признавал. Не было у него такой напасти совсем. Жизнь казалась ему прямой дорогой. Его отношения с Ки навсегда остались сугубо деловыми. Поэтому и проблем больше никаких не было — сейф всегда открывался быстро и надежно, без всяких сантиментов и страданий.

А второй ключ-итальянец счастливо избежал возможной трагедии. Но вот только, вспоминая печальную судьбу своего несчастного друга, зарекся петь песни о любви и невероятной страсти. Решил он, глупый, что ничего хорошего из этой страсти не выходит. Одни только трагедии и расстройства. Стал сочинять философские баллады, а потом и вообще пропал. Считал он, что это знак судьбы, и избегал всяких чувствительных и страстных историй. Хотел прожить свой век тихо и спокойно. Никто и не знал, куда он подевался вскоре после этой истории. А через короткое время о нем и забыли совсем.

Как часто мы ищем неземную страсть. Но вот только не все блестящее и сказочно красивое помогает нам жить. Порой мы сравниваем любовь с направленным взрывом, а потом удивляемся необузданной стихии чувств. Но на каких весах взвесить долгие годы спокойного и сытого существования и ослепительные мгновения счастья, кажущиеся безумством всем, кто не охвачен пожаром любви? Это немыслимо понять, не пережив. В это нельзя поверить с чужих слов. И невозможно объяснить тому, кто сам не пережил. Да и надо ли объяснять?.. Любовь — редкий дар в нашем рациональном мире. Она или есть, или нет. А уж принимать этот дар или отвергнуть — каждый решает для себя…

Но так или иначе, практически при любом раскладе служебный роман с удивительным роковым постоянством заканчивается…

Василиса неожиданно остановилась, не закончив последнюю фразу только потому, что дальше было оторвано. Сама судьба подкидывала сове Василисе эту загадку. Вот такая беда!

Наступила какая-то странная звонкая тишина, лишь только где-то за окном в темноте ночи о чем-то печалился одинокий восточный ветер. А где-то очень далеко, в самой чащобе Дальнего Леса, затянул заунывную песню о своей непонятной судьбе одинокий охотник — волк.

Норка с нескрываемым наслаждением пила чай с вареньем, а сова задумчиво смотрела в окно, прислушиваясь к ночной симфонии, и тяжело вздыхала, пытаясь придумать окончание истории.

Так и молчали они несколько минут до тех пор, пока затянувшуюся паузу не прервала Василиса:

— Вот ведь беда какая, прямо вселенская трагедия. Душещипательная история получилась какая. Бедная Джейн, мало того что имя какое-то странное, басурманское, так еще и служебный роман, говорят, плохо заканчивается. Вот ведь какая нескончаемая и бесконечная напасть приключилась.

— А я думаю, надо мне в новой галерее Василия замок поменять, а то вдруг у него тоже любовная напасть случится, — по-деловому заметила норка Анфиса. — А тот служебный роман наверняка закончился плохо. Эх, любишь ты, Василиса, от всяких глупостей страдать. И вот подумай сама: чего хорошего-то, когда любовь неземная и коммерция рядом. Любовь любовью, работа работой. А смешивать их никак нельзя. А любовь, скажу тебе честно, в мире людей — это всегда страшная напасть. Спокойнее жить без нее совсем. Да и у нас то же самое, в наших сказочных краях. Вот только представь на минутку что я, например, обопьюсь сока березового или просто что-то в природе нашей сказочной сдвинется, то есть, как талант наш часто лопочет по любому поводу, случится природный «катаклизм» и я полюблю хорька Василия нашего.

— Да ты что, — возмутилась сова Василиса, — он же совсем на голову сдвинутый, хоть и, как говорят многие, большой талант. Да и любить там особо нечего. Сам похож на загогулины свои. Шпиндель он и есть, а ты вон какая у нас норка видная.

— Не об этом я, — возмутилась Анфиса, — не поняла ты меня. Соберись и вникни в то, что я тебе говорю. Будь он красавец писаный, как филин твой перелетный — все равно. Я бы его штуковины тогда продавать не смогла. Это же с холодной головой делать надо, а не в этом сумасшедшем состоянии влюбленности. Ведь всякая любовь — это всегда умопомрачение. Не нужно мне этого совсем. А замок все равно поменяю. Увидишь. Только мне трагедий и любовных переживаний у ключей с замками не хватало для полного счастья. Вот это уж на самом деле сущая природная напасть!

— Так вторую-то бумажку читать, или как? — недоуменно произнесла Василиса. — Уж больно первая история жалостливой оказалась. Прямо-таки катарсиса какая-то.

— Не «катарсиса», а катарсис, — поправила подругу норка, — это так называют на ученом языке благодать земную, которая возникает после потока слез и страдания. Многие творческие индивидуумы считают, что это сильная штука, говорят, очищает душу. Только, слава богу, со мной еще такого не было. Не люблю я все эти выкрутасы, не мое это.