Истории чудовищ (Первая половина) - [46]

— Манга часто не соответствует реальности. Ну в принципе, я просто привык драться со своими младшими сёстрами.

— Сёстрами? Ты, вроде бы, говорил, что их двое. Так они такого же возраста как я?

— Нет, обе в средней школе. Но сознание, думаю, такое же — больно детское.

Хотя они меня не кусали.

Одна из них занимается каратэ, так что бои у нас нешуточные.

— Думаю, ты с ними поладишь... Не сказал бы, что они любят детей, они сами ещё, по сути, дети. Я вас познакомлю, если хочешь.

— О... Да, это было бы прекрасно.

— О, хорошо. Судя по твоим мягким повадкам, ты довольно стеснительная... Но в этом ничего такого. А... Ну, насчёт драки, по-любому всё кончается, когда одна из сторон извинится.

Сегодняшние куда упрямей.

И тем более я уже извинился.

Даже осознанно.

— Что с тобой, Арарараги-сан?

— Снова с «ра» переборщила.

— Извини. Оговорилась.

— Нет, это нарочно...

— Оговрорилась.

— Нарочно же?!

— Это нормально. Любой может заговориться. Или ты с самого рождения никогда не оговаривался, а, Арараги-сан?

— Подтвердить не могу, но я, хотя бы, не оговаривался в чужих именах.

— Тогда повтори «намуми намомэ намамамо» три раза.

— Сама-то не выговорила.

— Мерзкое намомэ!

— Ты же сказала.

— Мерзкое намамамо!

— Знать бы ещё, за что...

Забавный у нас тут разговор.

— Вообще, если так подумать, то твоё намамамо даже наоборот сложнее выговорить...

— Намамама!

— …

Похоже, она увлекается оговариванием оговорок.

— Так что с тобой, Арараги-сан?

— Ничего такого. Просто задумался как бы извиниться перед сестрой, и что-то взгрустнулось.

— Извиниться за то, что лапал её грудь?

— Лапать грудь младшей сестры?

— Значит, грудь младшеклассниц Арараги-сан лапает, а младших сестёр — нет. Ясно, похоже, ты всё-таки сдерживаешься.

— Неплохо. Насмехаешься тут, значит, надо мной. Хороший пример того, что если взять что-то отдельно от контекста, даже если это правда, то можно запросто оклеветать человека.

— Ничего это не отдельно от контекста.

Контекст, безусловно, есть. Скорее даже, я сам создал такой контекст, который так и просит внушительных оправданий.

— Тогда поправлюсь. Значит, грудь младшеклассниц Арараги-сан лапает, а среднеклассниц — нет.

— А этот Арараги-сан жуткий лоликонщик. Не стал бы я с таким водиться.

— Хочешь сказать, сам не лоликонщик?

— Конечно же, нет.

— Настоящий лоликонщик никогда не признается, что он лоликонщик. Это потому что они видят в маленькой девочке уже зрелую женщину.

— И польза мне от этой фигни...

Сколько же бесполезных знаний занимают место в наших мозгах.

К тому же, это не то, о чём я бы хотел услышать от младшеклассницы.

— Всё равно, думаю, с твоими сёстрами у тебя наверняка случались всякие форс-мажоры во время драк.

— Хватит уже об этом. Грудь сестёр не расценивается как грудь. И тем более грудь младшеклассницы. Вот так.

— Каналы для молока. Было бы полезно.

— Не надо полезного. Пожалуйста. В общем, сегодня, я, когда уходил из дома, поссорился с ней. Не подрался, поссорился. Ну, это не из-за твоих слов, но думаю, мне стоит извиниться, даже если я ничего плохого не делал. Сделать, чтобы решить всё мирно. Осознанно. Стоит сделать.

— Ясно, — закивала Хачикудзи с понимающим видом. — Мои мама и папа тоже часто ссорились. Не дрались, а спорили.

— Оттого и развод?

— Я их единственная дочка, и они были дружной семьёй, сначала. Наверное, они ещё до свадьбы неимоверно любили друг друга. Но... я никогда не видела, чтобы они ладили. Они постоянно только ссорились.

И всё равно.

Надеялась, что не разведутся.

Скорее Хачикудзи и мысли такой в голову не приходило — она твёрдо верила: семья должна быть вместе всегда. Она не подозревала о самом существовании разводов.

Не подозревала.

Что её мама и папа разъедутся.

— Но тут ничего необычного. Люди ссорились и спорили. Они кусались, кусались, влюблялись и ненавидели — ничего необычного. Ведь чтобы продолжать любить то, что любишь, нужно стараться.

— Стараться, чтобы продолжать любишь, что любишь... Не сказал бы, что это наигранно, но и настоящим это не назовёшь. Звучит, словно любовь это то, чего можно добиться усилиями.

— Но Арараги-сан, — не уступала Хачикудзи. — Само чувство любви это же что-то очень побуждающее.

— Ну да...

Конечно.

Нужно прилагать все усилия — наверное, так и есть.

— Устать от того, что любишь, или возненавидеть любимое — разве это не больно? Разве это не ничтожно? Обычно, если просто что-то ненавидишь это десять, и десять — любовь, но разве после любви ненависть не выходит на все двадцать? Это очень грустно.

— Ты, — спросил я Хачикудзи. — Любишь свою маму?

— Да, люблю. И папу тоже, конечно. Я знаю, что он чувствует, и знаю, что ни за что не хотел, чтоб всё так кончилось. Папа был невероятным. Он был нашим Дайкокутэном.

— Твой отец один из семи богов счастья38?..

Великий человек.

Довольно невероятный.

— Папа и мама ссорились, и из-за этого разъехались... Но я всё равно очень люблю их обоих.

— Хмм... Ясно.

— И потому, поэтому волнуюсь.

В самом деле сильно волнуется — Хачикудзи потупила взгляд.

— Похоже, папа очень сильно ненавидит маму, он не давал мне с ней видеться. Не давал позвонить ей и сказал, что мы с мамой больше никогда не встретимся.