Историческое образование, наука и историки сибирской периферии в годы сталинизма - [12]
Макрорегиональный сюжет, связанный с реализацией периферийными органами государственной власти и партийными организациями различных уровней идеолого-пропагандистской работы в советском государстве в годы войны и в первое послевоенное десятилетие (период позднего сталинизма), был раскрыт в диссертации Н. В. Камардиной на материалах Дальнего Востока. В ней также выявлено влияние этой деятельности на общественную обстановку в регионе[50]. Важным аспектом в этой работе стало изучение официальной и повседневной идеологии дальневосточного общества, а также механизмов и факторов перехода идеологической работы от военного времени первой половины 1940-х гг. к послевоенному периоду идеологических кампаний, их связей и взаимной обусловленности.
Исходя из этого можно констатировать, что не теряющая актуальности проблематика находится в плоскости сложного многоуровневого взаимодействия четырех элементов советской системы: идеологии, науки и высшего образования, общественного сознания и культуры, – формировавших общий социокультурный контекст. Реконструкция этого процесса призвана заполнить имеющиеся исследовательские лакуны.
Отправной точкой анализа и предметом настоящей реконструкции будет, как уже указывалось, высшее историческое образование, являвшееся посредником между двумя остальными элементами (официальной государственной идеологией и историческим сегментом общественного сознания). В результате будет реконструирован процесс взаимодействия политической идеологии и исторического знания, взятый в качестве системообразующего фактора историкокультурной идентификации советского общества.
В советской высшей школе осуществлялась последовательная подготовка научных кадров, предусматривавшая прохождение ими пути в науку под воздействием научного руководителя и высококвалифицированного коллектива. Профессор МГУ А. М. Сахаров еще в 1969 г. подчеркивал огромную роль высшей школы в развитии исторической науки: «Слабая подготовка научных кадров в отдельных вузах – это исключение, которое подтверждает правило: выросший в вузовской среде и прошедший все ее стадии научный работник оказывался сильнее того, кто эти стадии не проходил. Все другие формы подготовки историков – вне вузовской системы исторического образования – не могут идти с этой ни в какое сравнение»[51].
Эта ситуация уходит корнями в советскую интеллектуальную историю. В первые два десятилетия XX в. в России появилось немало ярких ученых в области гуманитарных и социальных наук. Последовавшие вслед за революцией 1917 г. события привели к тому, что одна часть из них была физически уничтожена, другая часть эмигрировала либо была выслана из страны принудительно, оставшиеся же были вынуждены либо прекратить свои исследования, либо сменить сферу научных интересов.
Тотальная идеологизированность советской системы и ее первоочередная задача – одержать победу в борьбе за общественное сознание вообще и образ мышления каждого отдельного человека в частности – привели к тому, что между советскими экономическими и социальными науками и международными тенденциями развития этих наук появился незримый, но от того не менее непроницаемый барьер, состоявший не в различиях средств описания реальности, а в различиях самих целей познания окружающего мира.
В силу этих обстоятельств советское академическое сообщество было вынуждено создавать почти с нуля свою собственную научную школу в указанных областях. Развитие некоторых из них, в первую очередь области, связанной с построением математических моделей, вполне соответствовало мировому уровню (не случайно советский ученый Л. В. Канторович стал лауреатом Нобелевской премии по экономике). Тем не менее подавляющая часть социогуманитарного сегмента научного знания в советский период предлагала различные варианты не научного, а политического прочтения мира, облеченные в наукообразную форму. Отсюда и вполне закономерно, что достижения мировой научной мысли для нее актуальны не были[52].
Первый период существования советской исторической науки и высшего исторического образования укладывается в рамки 1917 – конца 1920-х гг. Это время сосуществования «старой» и новой исторической науки и исторического образования. Этот этап характеризуется значительными потерями в составе профессорско-преподавательского корпуса, утратами книжного, архивного и музейного фондов страны, т. е. в конечном счете он был периодом существования отечественного историко-научного сообщества в экстремальных условиях.
Рубежом окончательного определения отношения власти к наиболее ярким представителям «буржуазной науки» стал 1922 г. Состоялась высылка и отстранение их от формирования национальной исторической науки на Родине. Этот наиболее резкий шаг власти по отношению к историкам означал становление системы политического и идеологического контроля над деятелями исторической науки со стороны партийно-государственных органов. В это же время создаются академические и научные институты (Коммунистическая академия и Институт красной профессуры), формируются исторические общества, национализируются архивные и музейные фонды.
