Исторические повести - [5]

Шрифт
Интервал

и тот сказал: «Я знаю, что крестьяне, когда верили в своих старых языческих богов, называли главного бога Таарой; да они и теперь еще продол жают тайно поклоняться ему. Для устрашения мужиков дайте Балбесу кличку «Тарапита», ведь на немецком языке вместо «Таара» говорят «Тарапита». И с тех пор мы Балбеса зовем Тарапитой.

Кто этот кубьяс? — спросил Яанус.

Как кто? Наш кубьяс.

Нет, я спрашиваю, что это за человек — эстонец или немец?

Бес его знает! Наверно, какой-то выродок. Он говорит на странном языке — вместо «бауэр-хунд» — «пауэрунт», а когда бранится, кричит: «Ха, ту тейвел! Ха, ту тейвел!»[6]

Яанус на это ни слова не ответил; но он ни разу не назвал Тарапиту ее кличкой и хмурил брови, когда другие ее так называли.

Одо этого даже не заметил. Он был с псом в большой дружбе и играл с ним, как с братом. Они гонялись один за другим, боролись, обхватив друг друга, катались по земле, кувыркались и проделывали всякие штуки. Наконец Одо встал на голову, вытянул ноги кверху и крикнул:

— Прыгай, Тарапита!

И стройное, гибкое тело Тарапиты, как стрела, пролетело между его ногами.

— Попробуй-ка ты сделать так же, — сказал Одо Яанусу.

Яанус встал на голову, расставил ноги и крикнул:

— Прыгай, Балбес!

Но собака высунула язык, кончик которого извивался, как змея, глянула, виляя хвостом, своими желтыми глазами на хозяина и скрылась за кустом.

Яанус встал на ноги.

— Ха-ха! — засмеялся Одо. — Тарапита рассердилась, что ты назвал ее Балбесом. Почему ты не крикнул— «Тарапита»? Иди сюда, Тарапита!

Тарапита показалась из-за куста, виляя хвостом. Мальчик и собака легли на землю, Тарапита вытянула лапы, закрыла глаза; казалось, она спит. Вдруг Одо шепнул: «Смотри — кошка!» — и собака вскочила и помчалась как вихрь, а молодой рыцарь за ней.

Когда Одо и собака скрылись, Яанус тихо сказал Эмми, которая поймала на листочке божью коровку и смотрела, как та ползает по ее белым пальчикам:

— Мне пора идти во двор. Отец, наверно, уже ищет меня.

Эмми осторожно сжала пальцы, так что божья коровка оказалась в плену, с сожалением взглянула на Яануса и хотела что-то сказать. Но в эту минуту Тарапита выскочила из-за кустов и так неловко задела руку девочки, что пальцы ее разжались и божья коровка упала в траву.

— Ах ты, глупая! Балбес! — воскликнула Эмми и с улыбкой посмотрела на Яануса. Взгляды детей встретились. Глаза мальчика, отражавшие то, что звучало в его сердце, говорили: «Что за умница! А какая добрая, и ласковая, и красивая, и милая…»

А что было в сердце маленькой женщины, я, как мужчина, не осмеливаюсь прочесть.

Садовые ворота скрипнули, показался кубьяс и позвал детей владельца замка. Одо и Тарапита наперегонки бросились к воротам. Тут Тарапита ясно показала, насколько она следует наставлениям Эмми, убеждавшей ее исправиться и вести себя прилично. Одо пришла в голову сумасбродная мысль натравить своего четвероногого друга на кубьяса, и Тарапита с громким лаем, прыгая взад и вперед, начала осаждать беднягу. Тот отбивался от собаки руками и ногами, его худощавое тело смешно изгибалось, он крутился, кряхтел и кричал: «Пошла вон!» Да разве злой враг послушается! Трр! — и в зубах наглого пса уже болтается кусок полы, который он гордо несет хозяину, ликуя, точно вояка после победы. А хозяин держится за живот, покатываясь со смеху, и не обращает внимания на упреки Эмми, тоже прибежавшей сюда вместе с Яанусом.

Кубьяс с жалостным видом ощупывал разодранную полу своего кафтана и визжал:

Тарапиту действительно надо бы проучить. (Его взгляд, исподлобья брошенный на собаку, говорил:

«Я бы шею тебе свернул, падаль этакая!») Смотрите, что она наделала! Вся пола разодрана! Канц фей еррайст! Почему молодой барин не отозвал ее, она чуть не разорвала мне штаны, канц фи айне альте зак! Ха, ту тейвел! Ха, ту тейвел![7]

О Тарапита, дорогая Тарапита! — кричал Одо между приступами смеха. — Своего крестного отца, и вдруг… хвать за полу! Ха-ха-ха… Ах, ту тейвел, ту тейвел!

Яанус оглядывал человека, которого видел впервые, и чувствовал, что какая-то безотчетная злоба наполняет его сердце. Ему казалось, что он должен был бы схватить этого человека за грудь и бросить ему в лицо: «Подлец!». Но и кубьяс следил за ним исподлобья, и когда они через садовые ворота вошли во двор, тихо спросил у Одо:

Кто этот юнкер?[8]

Да, кто он такой? — повторил Одо и сам удивился, как ему не пришло в голову узнать имя своего нового друга.

Послушай, как тебя зовут? — спросил он, когда они шли через двор к входу в замок.

Мое имя Яанус, — последовал ответ.

Чей ты сын? — спросил кубьяс с неожиданной смелостью.

Яанус сделал вид, будто и не слышал вопроса. Голос кубьяса был ему неприятен.

Слышишь, я тебя спрашиваю, кто ты и что тебе тут надо? — повторил кубьяс. Крестьянское имя Яанус, а также то, что молодой господин его еще не знал, вдруг придало этому наглецу смелости. Добился бы он на этот раз ответа или нет — неизвестно, так как в этот

момент хлыст Одо, просвистев в воздухе, обрушился на кубьяса.

Как ты смеешь, негодяй, так разговаривать с моим другом? — крикнул Одо, весь покраснев.

Аи, аи, откуда же я знал, что он друг молодого барина! — лепетал кубьяс—Я думал, это какой-нибудь бродяга… пауэрунт… аи, аи, молодой барин, я не так сказал, простите меня, милостивый юнкер!


Еще от автора Эдуард Борнхёэ
Мститель

Эдуард Борнхёэ (1862–1923) — один из выдающихся представителей эстонской литературы конца XIX века. Его лучшие произведения — исторические повести — проникнуты идеей последовательной и непримиримой борьбы против угнетателей народа.Содержание:Мститель. Повесть (перевод Р. Трасса)Борьба Виллу. Повесть (перевод Р. Трасса)Князь Гавриил, или Последние дни монастыря Бригитты. Повесть (перевод Р. Трасса, В. Фёдоровой, О. Каменецкой)Э. Нирк. Эдуард Борнхёэ и его исторические повестиИллюстрации: Б.П. Пашкова.


Последняя реликвия

 Эдуард Борнхёэ (1862-1923) - эстонский писатель, автор ряда исторических повестей и многих рассказов. Его важнейшее произведение — роман «Князь Гавриил, или последние дни монастыря Бригитты» (1893), известно современникам по кинофильму «Последняя реликвия».Автор ярко и динамично повествует о временах длительной Ливонской войны (1558–1583), когда войска Ивана Грозного стояли осадой у неприступных стен Таллина (Ревеля), и об удивительном переплетении судеб русского князя Гавриила и молодой эстонской баронессы Агнес.


Борьба Виллу

Исторические повести "Мститель" (1880), "Борьба Виллу" (1890) и "Князь Гавриил, или Последние дни монастыря Бригитты" (1893) занимают центральное место в творчестве Эдуарда Борахёэ (1862-1923) - видного представителя эстонской литературы конца XIX века.Действие в первых двух произведениях развертывается в 1343 году, когда вспыхнуло мощное восстание эстонских крестьян против немецких феодалов, вошедшее в историю под названием "Восстания в Юрьеву ночь".События, описанные в третьем произведении, происходят во второй половине XVI столетия, в дни Ливонской войны, в ходе которой под ударами русских войск, поддержанных эстонскими крестьянами, рухнуло Орденское государство рыцарей-крестоносцев в Прибалтике.


Князь Гавриил, или Последние дни монастыря Бригитты

Исторические повести "Мститель" (1880), "Борьба Виллу" (1890) и "Князь Гавриил, или Последние дни монастыря Бригитты" (1893) занимают центральное место в творчестве Эдуарда Борнхёэ (1862–1923) — видного представителя эстонской литературы конца XIX века.Действие в первых двух произведениях развертывается в 1343 году, когда вспыхнуло мощное восстание эстонских крестьян против немецких феодалов, вошедшее в историю под названием "Восстания в Юрьеву ночь".События, описанные в третьем произведении, происходят во второй половине XVI столетия, в дни Ливонской войны, в ходе которой под ударами русских войск, поддержанных эстонскими крестьянами, рухнуло Орденское государство рыцарей-крестоносцев в Прибалтике.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.