Исторические повести - [3]

' Тут у Вахура прервалось дыхание, он выпил глоток сладкого меду и добавил:

— Я познал рабство, я видел бедствия нашего народа, но я мог только скрежетать зубами. В одиночку ничего не сделаешь. Люди только бормочут проклятия сквозь зубы, а укусить не решаются… Душа народа подавлена и стонет, поверженная к ногам угнетателей… Но ты ищи тех, кто не плачется, буди их, помогай им, призывай и других к этому… и когда грозный гул пронесется по всей стране, беритесь за оружие, и пусть звон его, дойдя до самых небес, разорвет тучи и пробудит скорбящих богов!

Старый Вахур умолк. Душа покинула его дряхлое тело.

Перед смертным одром стояли, проливая слезы, его жена, сын Тамбет со своей женой и их сын Яанус,[2] которому в то время было восемь лет. Вдова Вахура спустя несколько месяцев сошла в могилу вслед за своим любимым мужем. Через два года умерла и жена Там-бета.

Тамбет был живой и деятельный человек, он охотно работал и копил добро, но о страданиях своей родины не задумывался. Он купил еще трех молодых работников, срубил просторный дом с хозяйственными постройками, огородил двор бревенчатой стеной и заложил за нею сад. В подходящем месте, чуть поодаль от жилого дома, он вырубил лес и начал обрабатывать большие участки земли. Немцев, вопреки завету Вахура, он не чуждался, а уже смолоду изучил их язык, часто ездил в Таллин и в замок Лодиярве торговать и закупать нужные ему товары. Своего сына Яануса он тотчас же после смерти Вахура отдал в учение в таллинский монастырь братьев-черноризников.[3] Он стремился воспитать сына в господском духе и обучить его грамоте. О последних наставлениях Вахура он совсем забыл.

Но Яанус о них помнил. Мужчина вообще сохраняет мало воспоминаний о своем детстве: в годы возмужания внезапно пробуждающийся ум считает все составлявшее для ребенка его мирок настолько малозначащим, что вместе с участием в этом мире детства исчезает и воспоминание о нем, и дух как бы рождается заново. Однако отдельные события, в детстве глубоко поразившие сердце человека, припоминаются ему и в зрелом возрасте, приходят на ум в часы одиночества даже в глубокой старости, вызывая то радостные, то печальные воспоминания.

Когда Яанус в первый раз въезжал в Таллин через узкие, темные Харьюские ворота, он, вольный сын зеленых лесов, смотрел полуиспуганно, полупечально на каменные здания огромной высоты, за решетчатыми окнами которых мелькали чужие, угрюмые лица. У Яануса было такое чувство, будто кто-то сдавил ему горло. «Береги свободу!» — звучали у него в ушах последние слова Вахура. Но он свыкся с городом и зимой усидчиво и прилежно изучал монастырскую премудрость, которая в то время была почти единственной наукой. Летом же он с наслаждением бродил по родным лесам.

3

Яанусу было десять лет, когда он в первый раз вместе с отцом поехал в замок Лодиярве, на окраине земель которого, как уже говорилось выше, стояла усадьба Тамбета.

Тогдашний владелец замка, рыцарь Конрад Раупен, был разумным господином; ему нравился умный и ловкий Тамбет. Рыцарь часто вызывал Тамбета в замок, чтобы посоветоваться с ним.

Тамбет вошел в замок, а Яанус остался один на дворе с лошадьми. Он сел на кучу досок, скрестил руки на груди и стал с любопытством осматриваться. Стена, окружавшая двор, по сравнению с городскими стенами казалась ему низкой, а серая сторожевая башня напоминала наседку, сидящую на яйцах. Посередине двора стояло главное здание замка со множеством башенок, шпилей и труб, которые вздымались к синему небу, словно угрожающе поднятые каменные пальцы. В узких окнах мелькали люди, хлопотливо сновавшие туда и сюда. По двору лениво бродили краснорожие и синеносые наемные воины; они перебрасывались плоскими шутками со служанками, пришедшими по воду к колодцу, и девушки то и дело хихикали в кулак. В окошке сторожевой башни виднелся заржавленный шлем старика-привратника и его такой же ржаво-красный нос, сиявший, точно луна, над белым облаком его бороды. Яанус с настойчивостью, присущей подобным мальчуганам, пытался отыскать у этого человека, кроме носа, бороды и шлема, еще и глаза, но напрасно. Ничего, кроме белой бороды, красного носа и ржавого шлема. Мальчик искал, поглядывал иногда по сторонам, потом снова и снова принимался искать.

Вдруг он почувствовал, как что-то, подобно молнии Таары,[4] с треском ударилось у его ног, и звонкий голос крикнул: «Ищи, Тарапита, ищи!» Какое-то страшное черное существо с разбегу так порывисто толкнуло головой нашего друга, что он, бедняга, кувырком перелетел через доски.

Раздался громкий взрыв хохота, и дети владельца замка — мальчик лет десяти и девочка чуть поменьше— подбежали к месту происшествия. Наш паренек только что поднялся на ноги; он теперь понял, что с ним случилось. Его гневный взгляд упал на большую собаку по кличке Тарапита: она, по приказанию своего хозяина погнавшись за обручем, так неловко пыталась его поймать. Собака, казалось, нисколько не чувствовала себя виноватой — она прыгала вокруг с обручем в зубах. Но у девочки лицо омрачилось: она подошла к Яанусу и участливо спросила, не ушибся ли он.