Исторические новеллы - [44]
В последние недели третьего года войны на Фромме снизошло вдохновение свыше: каждая победа на полях войны, каждый захваченный город окрыляли его и приводили в состояние обостренного восприятия, какого он не знал даже в дни юности. Он писал без передышки часы напролет.
В то утро он сидел за столом и писал на белых листах бумаги своим размашистым, грубоватым почерком, противоречащим утонченности темы:
«Даже страсти разнятся степенью напряжения, распределяясь в согласии с разницей в типологии, ибо это суть разные по типу состояния духа. Душа может желать и наслаждаться, ликовать и восхищаться красотой, воспарять нравственно и испытывать счастье религиозного переживания, называемого в нашем благословенном языке „андахт“. Совершенно неважно, что является предметом „ан-дахта“, — страх превращается здесь в высшую доблесть».
И после короткой передышки, необходимой для сосредоточения:
«В определенном смысле мы способны воспринять данный феномен гораздо глубже, чем наши предки. Ибо его восприятие обусловлено одним важным обстоятельством: расстояние во времени дает нам преимущество более острого исторического взгляда на чудесный (подумав, он зачеркнул это прилагательное), духовный, религиозный и пророческий опыт древнего Израиля до рождения Христа в сопоставлении с жизнью и деятельностью самого Христа».
Он ощутил сладостный зуд в кончиках пальцев, мозг его ликовал. Вдруг, вопреки своим обычаям, без стука вошла его жена.
— Ганс, там уводят Рабиновых! Трое вооруженных гестаповцев, один из которых наш Фриц, ведут их к железнодорожной станции. Что же теперь будет? Что же будет?
Она в отчаянии протянула к нему руки.
— Успокойся, Ингрид. Ничего не будет. Такова воля Всевышнего… Да, воля Всевышнего. Теперь я способен писать и без помощи Рабинова. Клянусь, на меня снизошел дух небес. Никогда еще я не был так озарен этим духом.
— Но мы должны попытаться спасти их…
— Хорошо, хорошо, давай выйдем. Попытаюсь поговорить с мальчиками. Если и не поможет, то и не повредит.
Выйдя из деревянного флигеля, утопающего в зелени и цветах, они увидели трех гестаповцев и чету Рабиновых, стоящих перед калиткой. Несчастные просили своих гонителей дать им попрощаться со старыми добрыми друзьями — профессором и его женой. Те совещались, не зная, как поступить. Прохожие косились на них, но не останавливались. На улице не было видно детей, так как в эти часы все были на занятиях. Рабиновы ждали решения. Но вот, не иначе как вмешался перст Божий: старики сами вышли к ним…
— Не будь многословной, Ингрид, — шепнул профессор взволнованной жене. Она поняла и, полная жалости, благочестиво сжала губы.
Хотя стояло жаркое летнее утро, Рабиновы, сутулясь, прижимались друг к другу, словно в промозглый дождливый осенний день. У обоих в посиневших руках было по маленькому узелку. В длинных темных одеждах они очень походили на раввина с женой, изгоняемых из родного дома. В глазах женщины стоял испуг. Бледное, осунувшееся от болезни лицо Рабинова, человека науки, стоика, было очень спокойно, но это было особое, смертельное спокойствие. И улыбка на ссохшихся губах напоминала улыбку покойника.
Фромме, одетый в широкий домашний халат с кисточками, спустился по деревянным ступенькам крыльца и подошел к запертой калитке. Жена подошла к нему и встала по его правую руку. Они напоминали влюбленных.
— Да, — произнес он, — вот она, плата за науку.
Озабоченно сморщив лоб, он взял друга за руку и сказал сдержанным голосом, стараясь придать ему как можно больше горести:
— В греховных деяниях человека проявляется божественная воля. Кому, как не нам двоим, знать это….
Рабинов вздрогнул, но тут же выпрямился и сказал:
— Глубокую мысль Вы выразили, господин профессор. Весьма глубокую. Ее следовало бы включить в новое издание Вашего труда.
На этом разговор оборвался. Гестаповцы дали знак, что пора заканчивать, так как около них стали останавливаться любопытные, чтобы поглядеть на необычную сцену.
Жена Рабинова, будучи не в силах произнести ни слова, с глазами, полными слез, пожала руки обоим друзьям. Глаза профессорши тоже увлажнились.
Когда гестаповцы со своей добычей стали удаляться, один из них ударился ногой о камень и, упав, не смог сразу встать. Его товарищи помогли ему подняться. Он стоял, согнувшись, потирая колено.
Профессорша, все время молчавшая, схватилась за голову и бросилась было к ним бежать:
— Это же Фриц, мой племянник. Кто знает, что стряслось с ребенком!
— Ничего с ним не стряслось, глупенькая, — успокоил ее профессор. — Видишь, они уже идут дальше. Пойдем в дом. Мне пора возвращаться к работе. Никогда прежде я не работал с таким самозабвением, как нынче утром…
У ступенек крыльца профессор вдруг остановился и обратился к жене:
— Ты слышала, что сказал Рабинов? Уж не издевался ли он надо мной?
Возмущенная жена отчитала его:
— Что ты, Ганс! В такую минуту еврей не станет шутить!
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ЭЛИ ВИЗЕЛЬ — родился в 1928 году в Сигете, Румыния. Пишет в основном по-французски. Получил еврейское религиозное образование. Юношей испытал ужасы концлагерей Освенцим, Биркенау и Бухенвальд. После Второй мировой войны несколько лет жил в Париже, где закончил Сорбонну, затем переехал в Нью-Йорк.Большинство произведений Э.Визеля связаны с темой Катастрофы европейского еврейства («И мир молчал», 1956; «Рассвет», 1961; «День», 1961; «Спустя поколение», 1970), воспринимаемой им как страшная и незабываемая мистерия.
В этой маленькой антологии собраны произведения и отрывки из произведений Василия Гроссмана, в которых еврейская тема выступает на первый план или же является главной, определяющей. Главы, в которых находятся выбранные нами отрывки, приведены полностью, без сокращений. В московской ежедневной газете на идише «Эйникайт» («Единство»), которая была закрыта в 1948 году, в двух номерах (за 25.11 и 2.12.1943 г.) был опубликован отрывок из очерка «Украина без евреев». В конце стояло «Продолжение следует», но продолжения почему-то не последовало… Мы даем обратный перевод этой публикации, т. к.