Историческая память в социальных медиа - [10]
Эпистемические арены не изолированы, их коммуникация задается стратегиями продвижения постправды. В литературе постправда трактуется как самостоятельный концепт медиадискурса, обладающий отрицательными коннотациями и подчеркивающий влиятельность интерпретаций по сравнению с фактографией [Корецкая]. Однако суть постправды сводится к вере, для которой принципиально личностно-эмоциональное отношение к предмету сообщения. Постправда не обязательно предполагает поток фейков, она может наслаиваться на вполне рациональные, научно-обоснованные интерпретации. Проблема в том, что без флера постправды последние не могут ни привлечь внимание, ни вызвать доверие.
Постправда как трансляция субъективности основана на репрезентации личного субъективного опыта познания мира, т. е. ее ядром является обычное знание, на платформе которого формируется личная история, личный опыт и личная правда, подменяющие объективные данные. Постправда – это не забвение истины, это следствие избытка информации, когда в ее массивах можно ориентироваться только через полную активизацию всех когнитивных способностей человека. Эмоционально окрашенное отношение выступает фильтром для потоков разнородного контента. Через постправду люди и познают, и, одновременно, выражают себя, создают идентичности и вступают в коллективные действия. Исходные сообщения, фабрикуемые по инициативе политиков постправды для контроля над общественным мнением, рассыпаются в миллионах постов и комментариев.
Интенсивное развитие социальных медиа увеличивает включенность пользователей в производство знаний. Массив производимого ими контента вытесняет классические СМИ из структуры обращаемости по общественно-политическим и аналитическим сведениям. Пользовательские мнения сами по себе являются специфической формой повседневного знания, обладающей особыми дискурсивными правилами производства, системами верификации и авторитетов. Неформальное знание, производимое обывателями вне институциональных практик, часто объективируется сегодня в форме контента социальных сетей, сетевых записей различных форматов (микроблог, блог, твит, пост и т. п.). Повседневное обыденное знание, ранее бытовавшее преимущественно в устной форме и проникавшее в массовое сознание и массовую культуру через систему культурных цензов, в условиях социальных сетей становится публичным через сеть эпистемических арен и получает новые механизмы влияния (лайки, репосты), не только обеспечивающие его массированное тиражирование, но и прямую включенность в процессы формирования репутаций и общественного мнения.
Таким образом, коммуникационное раскрепощение субъекта приводит к трансформации социально-эпистемологического фона его социальной активности. Цифровая повседневность, порождающая новые эпистемические практики, конкретизирует специфику социальной реальности цифрового общества. Она не детерминируется технологиями прямо и жестко – известно множество случаев, когда технологические цифровые проекты обживались пользователями совсем иначе, чем это планировалось их разработчиками. Тем не менее, именно цифровые технологии лежат в основе новых эпистемических арен, на которых пользователи оттачивают свое умение понимать Прошлое, Настоящее и Будущее. Индивиды в цифровом обществе массово включены в процесс отбора технологических сервисов и решений, доместификация которых задает потом параметры распределения знания.
Библиография
Валевич Е.С. Эволюция коллективности в аспектах массы, толпы и вождизма // Ценности и смыслы. 2014. № 5 (33). С. 106–110.
Грановеттер М. Сила слабых связей // Экономическая социология. 2009. Т. 10, № 4. С. 31–50.
Касавин И.Т. Познание // Философия: Энциклопедический словарь / Под редакцией А.А. Ивина. М.: Гардарики, 2004. С. 872873.
Кастельс М. Галактика Интернет: Размышления об Интернете, бизнесе и обществе / пер. с англ. А. Матвеева. Екатеринбург: У-Фактория, 2004. 328 с.
Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустриальная волна на Западе / под ред. В. Л. Иноземцева. М.: Academia, 1999. 631 с.
Корецкая О.В. Концепт post-truth как лингвистическое явление современного англоязычного медиадискурса // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2017. № 7–3 (73). С. 136–138.
Питт Дж. Научные и технологические знания: что между ними общего и в чем различия // Школа и производство. 2002. № 3. С. 7–9.
Савельева И.М. Профессиональные историки в «публичной истории» // Новая и новейшая история. 2014. № 3. С. 141–155.
Спиркин А.Г. Знание // Философский энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1983. С. 192.
Amoretti M.C. On the social dimension of beliefs and concepts // Epistemology of Ordinary Knowledge. Edited by Mariano L. Bianca and Paolo Piccari. Cambridge Scholars Publishing, 2015, рр. 195–210.
Bianca M.L. The Epistemological structure of ordinary knowledge // Epistemology of Ordinary Knowledge. Edited by Mariano L. Bianca and Paolo Piccari. Cambridge Scholars Publishing, 2015, рр. 3-38.
Dosi G., Labini M. The relationships between science, technologies and their industrial exploitation: an illustration through the myths and realities of the so-called «european paradox» // Research policy. Amsterdam, 2006, vol. 35, № 10, pp. 1450–1464.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.
Из этой книги читатель узнает, что реальная жизнь кельтских народов не менее интересна, чем мифы, которыми она обросла. А также о том, что настоящие друиды имели очень мало общего с тем образом, который сложился в массовом сознании, что в кельтских монастырях создавались выдающиеся произведения искусства, что кельты — это не один народ, а немалое число племен, объединенных общим названием, и их потомки живут сейчас в разных странах Европы, говорят на разных, хотя и в чем-то похожих языках и вряд ли ощущают свое родство с прародиной, расположенной на территории современных Австрии, Чехии и Словакии…Книга кельтолога Анны Мурадовой, кандидата филологических наук и научного сотрудника Института языкознания РАН, основана на строгих научных фактах, но при этом читается как приключенческий роман.
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Источник: "Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков", издательство "Наука", Москва, 1972.
Доклад, прочитанный 6 сентября 1999 года в рамках XX Международного конгресса “Семья” (Москва).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.