Истоки контркультуры - [65]
Кроме того, нужно помнить, что наркотики уже применяют, хотя и с большей осмотрительностью, чем богемная молодежь, весьма уважаемые граждане. Очищенные от социального бунтарства, наркотики становятся частью жизнелюбивого общества, вроде обмена женами в пригородах или коктейльных официанток топлес. Я знаю, что среди моих знакомых постоянно растет число тех, кто позволяет себе маленькие «путешествия» – просто для прикола. Радикальная социальная или культурная позиция тут ни при чем – это же просто предохранительный клапан. Если на то пошло, так человек меньше тревожится при замалчивании самых худших проблем.
Что будет, если поборники психоделиков добьются своего, и американское общество будет ловить кайф легально? Торговлю марихуаной подберут под себя крупные сигаретные компании, отчего мы, несомненно, выиграем – не отдавать же такое дело мафии. (Не удивлюсь, если «Американский табак» начнет выпускать значки с надписью «Легализуйте анашу»: бизнес получится на миллиард.) А крупнейшие фармацевтические корпорации с готовностью кинутся к ЛСД. И что тогда? Революция свершится? Мы окажемся в обществе, переполняемом любовью, нежностью, невинностью и свободой? Если так, что сказать о целостности нашего организма? Не придется ли признать, что бихевиористы были правы с самого начала, и мы действительно клубок электрохимических цепей, а вовсе не люди, у которых все есть, чтобы достичь просветления с помощью природных способностей и непростого личностного роста?
«Лучшие вещи для лучшей жизни с помощью химии»[185], утверждает знаменитая фраза на одном из значков хиппи. Но лозунг воспринимается без иронии. Молодые люди с такими значками имеют в виду то, что сказано. Обожающий технику американец всех смешил своей убежденностью в том, что для любой человеческой проблемы существует техническое решение. Понадобился всего-то великий психоделический крестовый поход, чтобы осознать абсурдность предположения, что личное спасение и социальную революцию можно уместить в пилюлю.
Глава VI
Исследуя утопию: визионерская социология Пола Гудмена
Человек средних лет – беллетрист и социальный критик – следит за детской игрой «вниз по реке» на оживленной городской улице. Его взгляд то и дело с обожанием останавливается на семнадцатилетнем мальчике, заводиле игры, который является его гомосексуальным партнером. Юноша исключен из колледжа, одаренный, социальный изгой – в обществе нет места для его неуемной, бестактной честности. Но он умеет организовать игру в мяч и раствориться в спонтанном веселье маленького общества игроков. И за это качество человек особенно любит его. Игра ускоряется, подчеркивая красоту ловких молодых тел мальчиков, увлеченных игрой. Но тут появляется владелец магазина, чью стену выбрали для игры, и без всякой на то причины зовет полицейского и требует разогнать подростков. Мужчина не хочет, а юноша не может противостоять представителю власти. Дети расходятся. Мальчик напускается на мужчину за то, что тот спасовал перед копом и «предал естественное сообщество». Боясь, что мальчик дойдет до злого цинизма, мужчина умело переводит их ссору в слезы, гнев и сардонический юмор, пряча охватившие его стыд и беспомощность, которые требуют выхода. Вечером у мужчины выступление на радио – социальный комментарий для нью-йоркской радиостанции. Он выбирает тему проблемы передвижения в метро и разражается страстным призывом отлучить частные автомобили от городских дорог и вернуть улицы естественным занятиям – играм и досугу. Заодно он делает практическое предложение.
Описанная сцена взята из романа Пола Гудмена 1967 года «Довольствуясь малым». Глава из середины называется «Изгнание машин из Нью-Йорка», причем проблема трактуется серьезно. Окруженный вымышленными персонажами главный герой, социальный критик среднего возраста, фигура чисто автобиографическая, а сцена, как и книга в целом, представляет собой особую смесь реальности и вымысла, которая в маленьком пространстве единичного инцидента понемногу открывает нам Пола Гудмена. Сосредоточенный на спонтанной, радостной человеческой активности, гражданский протест вырастает из детской проблемы. Широкий социальный анализ начинается с подавления животной потребности молодых организмов в игре. Социальная филантропия берет начало в физической любви мужчины к юноше. Мужчина и мальчик во время ссоры ведут себя как гештальт-терапевт и пациент, направляя гнев и досаду в спонтанный обмен колкостями с целью вызывать слезы, а затем и смех. Политический modus operandi[186] мужчины – интеллектуальная лекция на анархистской радиостанции. Начальная цель его практического предложения – переделка конкретного города (Нью-Йорка) с целью снова превратить его в людское сообщество. За современной сценой угадывается парадигма Сократа: мудрый гражданин, гуляющий на агоре, играет в ментора для юноши, чье тело и душу он любит и в ком заключено будущее города-государства.
Инцидент заканчивается горько-радостным кредо: «Напряжением воли и с виду без усилий (хотя однажды я упаду от усталости) я изобретал другую реальность, которая не имеет смысла и в которую я вкладывал всю душу. Вместо того чтобы смириться, я в минуты отчаянья придумывал что-нибудь другое и вел себя так, будто все действительно может произойти по более приятному сценарию.
