Истоки богатырства. Секреты атлетизма - [14]

Прощаясь, напомнил:

— Про Монтескьё не забывай! Каждый день упражняйся с бюстом. Верхом на лошади катайся — на настоящей, плавай каждый день по часу. Здоровяком станешь!

Малыш согласно кивнул...

Обещания своего он не забыл. Уже к осени родители не узнавали сына: он окреп на воздухе, ловко ездил верхом, научился плавать.

И еще один случай произвел на Николая сильное впечатление.

Однажды в их доме появился человек «наружности страшной»: одежда его была порвана, сам он лицом был темен, телом тощ и вообще весь был «обхлестан сучьями в лесных чащобах».

Это был его дядюшка Василий Софронович. О его подвиге и сейчас нельзя говорить без удивления. Он некогда служил в Нерчинском гарнизоне, затем лишился всех средств к существованию, и вот, за невозможностью платить прогоны, прибыл из Сибири в Петербург... пешком.

— Человек очень многое может, если по-настоящему захочет! — вспоминал об этом случае Николай Александрович много лет спустя.

...Родители души не чаяли в своем первенце. Особенно баловал сына отец.

Однажды родители стали свидетелями следующей картины. Сын, будучи совсем еще малышом, вошел в столовую, когда там никого не было, увидав накрытый к чаю стол, начал стаскивать фарфоровую посуду и швырять ее на паркет.

— Что ты делаешь!— воскликнула мать и бросилась было к Николаю.

Отец остановил ее:

— Не беспокой малыша! У него это здорово получается...

— Ты своим баловством научишь его не творить, а разрушать!— возмущалась мать.

— Ничего, матушка!— возражал ей Александр Федосеевич.— Даст Бог, и творить доброе выучится.

Отец и сын совершали длительные прогулки. Старший с младшим разговаривал как с равным. И еще: отец старался развить сына физически, привить любовь к движению.

— Если бы я не был крепок, мне ни за что не выжить после ранения. Для тебя, Коля, это тем более важно, что ты решил связать жизнь с морем. Море слабых не любит.

Мальчуган втягивался в «двигательную работу» все больше и больше: бегал взапуски с соседскими мальчишками, швырял «на призы» камни — кто дальше, упражнялся с грузом. Поднимал и бронзового Монтескьё, и две небольшие гирьки, которые дал мальчугану отец.

Порой приезжал Лукин.

— Ну, что научился делать за мое отсутствие?— напуская деловой тон, спрашивал он мальчугана.

— Могу камень через крышу перекинуть!— шепотом сообщал тот.— Только матушке не говорите. Бранить будет!

— Ас бюстом занимаешься?

— Тридцать раз вчера поднял.

— Молодец! Пойдем на лодке кататься,— предлагал Лукин.

— Ура! А мне грести позволите?

— Еще бы!

И они шли кататься на Неву. Лукин своему юному другу давал уроки гребли.

Затем, остановившись против какого-нибудь купеческого суденышка, заставлял мальчугана заучивать название его частей:

— Фал — снасть для подъема парусов или флага; ют — кормовая часть палубы; клотик — верх мачты, где фонарь для сигналов вешают...

Мальчуган все живо запоминал.

Когда исполнилось Николаю одиннадцать лет, он отправился в Кронштадт — кадетом Морского корпуса. Здесь он по- настоящему набрался силы, закалился. Трудно было поверить, что этот крепыш был когда-то слабым, золотушным ребенком. Так простой и здоровый быт корпуса, физические занятия и игры благотворно на него подействовали.

Учеба давалась шутя. Начальство, уважая Александра Федосеевича, баловало его сына. Вот и разленился вскоре Николай, стал манкировать занятиями. Учителя покрывали эту леность.

Александр Федосеевич все же узнал правду. Между ним и сыном произошел серьезный разговор. Позже Николай Александрович вспоминал: «Но эта горячая любовь... не ослепила отца до такой степени, чтобы повредить мне баловством и потворством: в отце я увидел друга, но друга, строго поверяющего мои поступки...

Я чувствовал себя под властию любви, уважения к отцу, без страха, без боязни непокорности, с полною свободою в мыслях и действиях, и вместе с тем под обаянием такой непреклонной логики здравого смысла, столь положительно точной, как военная команда».

И вот когда Александр Федосеевич проведал про отсутствие усердия к учебе сына, «вместо упреков и наказаний, он мне просто сказал: ты недостоин моей дружбы, я от тебя отступлюсь — живи сам собой, как знаешь.

Эти простые слова, сказанные без гнева, спокойно, но твердо, так на меня подействовали, что я совсем переродился: стал во всех классах первым».

Николай проявил большие способности в точных науках, хорошо изучил западноевропейские языки. Учась в корпусе, он посещал класс живописи в Академии художеств. Отец приглашал профессоров для занятий с сыном политической экономией, философией, психологией, логикой и другими предметами, не входящими в программу корпуса.

Наконец осуществилась его мечта: он все лето проплавал на «Рафаиле» под командой Василия Лукина. В 1808 году он три раза ходил из Кронштадта в Свеаборг на шлюпе «Соломбала», конвоировавшем суда с провиантом для действующего флота.

29 декабря 1809 года 18-летний Николай Бестужев, гордый

за себя, надел мичманские погоны. Спустя несколько дней, с трудом удерживая счастливую улыбку, докладывал отцу:

— Высокое начальство обратило свое благосклонное внимание на наши глубокие познания! Оно назначило нас, Николая Бестужева, воспитателем Морского корпуса с присвоением звания подпоручика с правом преподавать в трех классах: морской эволюции, морской практики и высшей теории морского искусства!