Источник забвения - [130]

— Стоп! Спасибо за заботу. Я не буду, не могу ничего писать. Я решил. Когда созрею, тогда напишу. Вопрос снят с повестки дня. Точка.

— Дело ваше, — почему-то погрустнев, сказал Андромедов. — Тоня была бы рада…

— Оставим. — Визин лег, вытянулся, стал смотреть в потолок. — Я обещал тебе записи Мэтра — можешь их взять. Там, в рюкзаке. Можешь их взять, если хочешь, насовсем. Но лучше мы их утопим в болоте.

— Почему? Книга всей жизни…

— Дай-ка сюда рюкзак.

Андромедов подал. Визин порылся, достал папку.

— На. Никому это не нужно. Никому не нужно знать об искусственных медиаторах торможения. Хватит с нас естественных. Мэтр сделал правильно, сдав это в макулатуру.

Андромедов забеспокоился; он не знал, куда деть папку, вертел ее в руках, разглядывал, несколько раз прочитал название; наконец, положил на колени.

— Но ведь мы пойдем на Сонную Марь, Герман Петрович?

— Пойдем. И если мы что-нибудь такое найдем, я всем скажу, что ничего не нашел… Я предпочитаю ничего такого не найти. Понимаешь меня? Нельзя ничего забывать. Память — это урок и совесть. Вот что я недавно вычитал у одного умного человека. Урок и совесть, Коля. Урок — так как только благодаря памяти мы чему-то в состоянии научиться, составить то, что называется жизненным опытом. А совесть — так как одна лишь наша память способна удержать нас от повторения ошибок и от неблаговидных дел. Природа милостива — все бесполезное и вредное она позволяет нам забыть совершенно естественным путем, во всяком случае, отвлечься от него настолько, чтобы оно не давило, не мешало. Словом, ты прочитай Мэтра, потом и я тебе кое-что расскажу — у нас будет о чем потолковать и времени хватит… И если что-то изменится, перестроится тут, — Визин постучал пальцем по лбу, — я обещаю тебя немедленно поставить в известность.

— По-моему, — не сразу проговорил Андромедов, — по-моему, Герман Петрович, — уж извините, пожалуйста, не сочтите за излишнюю самоуверенность, — но у вас перестроится, вы передумаете.

— Из чего ты заключаешь?

— Не могу объяснить. Просто — предчувствие.

— Ну — увидим.

В дверь постучали. Вошел Митя-милиционер.

— Где ваши письма? Поехали мы.

— Не будет писем, — сказал Визин. — Планы изменились.

— Бывает, — согласился Митя. — Ну тада — счастливо вам. Чтоб экспедиция прошла нормально.

— Спасибо. И вам счастливо.

Он вышел. Визин сложил на животе руки, закрыл глаза; он почувствовал себя настолько усталым, словно весь день с раннего утра делал мучительную, рабскую работу.

— Такая разбитость… Может быть потому, что не спал… Сегодня, попозже все соберемся и потолкуем. Надо им объяснить… Никаких коллективных походов.

— Старика не сломать, — сказал Андромедов.

— Надо постараться… — Надвигалась дрема, и Визин с удовольствием покорялся ей. — Я посплю немного, Коля. Извини, пожалуйста… Часов в восемь разбуди…

Андромедов бесшумно вышел.

17

Было около часа ноги, когда пришла гостья, и Визин почувствовал легкое прикосновение ко лбу. Было совсем темно.

— Я не сплю, — шепотом проговорил он. — Я жду.

Он подвинулся к спинке дивана, чтобы гостья могла сесть.

— Я знаю, что ты не спишь, — сказала она. — И говори нормальным голосом: мы никого не разбудим.

— Ты всех их выключила? Отключила?

Она засмеялась!

— Ну и терминология!

— Как учили… — Он тоже засмеялся.

— Скажите пожалуйста, какой самонадеянный! Он, видите ли ждал!

— Разве могло быть иначе?

— Ну конечно, не могло! Правда! Могла ли я не попрощаться, подумай!

— Попрощаться в смысле «прощай» или в смысле «до свиданья?»

— На хитрые вопросы я не отвечаю, — сказала она. — К тому же уж очень нелепо звучит «подосвиданькаться».

— Да, — согласился он. — Несуразное слово… Значит, мы отправимся без тебя? Ну, то есть… без твоей опеки, так сказать, без надзора?

— Таково условие. Запрет Стиля. Я не могу нарушить.

— Они боятся чересчур активного вмешательства?

— Разумеется. Они вдруг углядели во мне чрезвычайную бабу!

— Послушай, может быть, можно хоть немного света? Я тоже хочу увидеть эту бабу!

— Если бы я все время тебя слушала, знаешь, что вышло бы? Ах, что вышло бы!

— Ну хоть чуть-чуть!

— Нельзя.

— Стиль?

— Да.

— А ты меня, конечно, видишь…

— Вижу.

— Ох уж мне этот Стиль!

— Осторожней! — Она сразу стала серьезной, но говорила мягко, ласково, сдержанно-назидательно — так говорят с ребенком. — Ты не должен так ни думать, ни говорить о Нем. Потому что ты — в неведении. Стиль — это все. Вся жизнь мироздания, весь порядок, все движение, возникновение и затухание миров — вот что значит Стиль. Он глубок и прекрасен. Постигнуть его — Высшая Доля. Тебе сейчас не понять. Но, возможно, когда-нибудь, когда, возможно, мы станем вспоминать с тобой эту ночь, ты, возможно, поймешь, насколько был наивен. Я не оскорбляю тебя, гордый человек?

— Прости меня за глупые слова, глупые вопросы…

— Ины не злопамятны.

Он потянулся рукой и наткнулся на ее руку, взял в свою, легко сжал пальцы гостьи были горячими и пульсирующими.

— Это не противоречит?

— Нет. Это — нет, — ответила она.

— Ты только что трижды сказала «возможно».

— Да, в самом деле — возможно.

— Но возможно и «невозможно»?

— Возможно.

Он подавил вздох.

— Тебе, наверно, нелегко было вырваться? Пришлось многих убеждать, упрашивать?