Источник солнца - [11]
Серафима Ферапонтовна все так же ходила по кухне, раскладывая продукты по шкафам и холодильникам.
– Чего сердится, не понимаю!.. не поймешь их: все такие буржуи стали, что прям, куда деваться!.. – Она досадливо махнула рукой и тут же начала думать о другом.
Она легко скользила взглядом по всему, что окружало ее, и ни на чем не останавливалась долго. Все было ей интересно, но с годами в душе разрослось пышно дерево безразличия, сквозь ветви которого солнце любопытства пробивалось уже еле-еле. Хотя, надо сказать, она считала себя по-прежнему любопытной, упорно не желая замечать изменения в себе. И так же по-прежнему рассказывала всем – и новым, и старым знакомым, приходившим в ее дом или оказывавшимся поблизости волей случая, – рассказывала о годах работы в Минатоме, о Чернобыльской катастрофе и о военной молодости, проведенной в Казахстане, куда ее с интернатом эвакуировали в первый год войны. Верила она или нет в то, что ее рассказ был интересен, – она бы и сама себе не ответила на этот вопрос. Она просто рассказывала, потому что тот, кто реже слышит мир, старается, чтобы мир, по крайней мере, слышал его.
Любимым ругательством Серафимы Ферапонтовны было «буржуй». Продавцы в магазине итальянской сантехники на первом этаже ее дома были «буржуи» – потому что торговали никому не нужными ваннами и унитазами, вместо картошки и морковки, столь необходимых в районе, лишенном оптового рынка. В Беляево его не было. «Буржуями» были богатые одноклассники ее внучки и их родители, избалованные лишней бумажной наличностью и преимуществами, которые она давала. Некий Павлик – он был хорошо известен Евграфу Соломоновичу по тещиным застольным рассказам – стал в их семье нарицательным обозначением для богатого и безалаберного ребенка. И все они над ним смеялись и не любили его, хотя этот Павлик в действительности был обычным мальчиком, несколько более сытым и довольным, чем остальные дети, но в остальном – ребенок, каких тысячи, обожавший футбол и мороженое. А еще Павлик мечтал стать художником. Но никто не знал об этом.
Евграф Соломонович бывал «буржуем» редко и всякий раз по одному и тому же поводу – по поводу еды. Никак не могла понять Серафима Ферапонтовна его сложную натуру, которая есть в присутствии чужих не могла, да и в присутствии своих могла есть не все. Серафима Ферапонтовна считала, что все приготовленное за день должно быть съедено до захода солнца. И поэтому нередко можно было увидеть ее, сидевшую у окна в полумраке кухни и доедавшую суп прямо из кастрюли. Единственное, в чем Декторы и Заборейко (у Серафимы Ферапонтовны была фельетонная фамилия) были единомышленниками, – это вопрос темноты. Ни те, ни другие не терпели яркого света и вечерами ходили впотьмах, натыкаясь на мебель и дверные косяки.
Годы голода не прошли для Серафимы Ферапонтовны бесследно: еда была ценностью, чтимой превыше всего. А самой большой ценностью был хлеб, который Серафима Ферапонтовна могла есть батонами. Особенно – луковый. И с изюмом. Часто рвала его прямо руками, отчего Евграфа Соломоновича передергивало страшно, и запихивала кусками в почти беззубый рот. Тем не менее ела она едва ли не аппетитнее всех обычно присутствовавших за столом. Потому что уважала то, что ела.
Евграфа Соломоновича Серафима Ферапонтовна тоже уважала. Раздражительность склонна была считать признаком творческой натуры, неотъемлемой ее частью. Тайна писания для нее так и оставалась тайной.
Серафима Ферапонтовна начала священнодействовать над кастрюлей, а Евграф Соломонович, побродив по коридору, удалился к себе в кабинет. Каково же было его удивление, когда в кабинете он застал Сашку. Сашка его не заметила и продолжала начатое задолго до его прихода: она стояла на табуретке и по одной вынимала из шкафа книги. Вынимала, читала написанное на переплете и бережно ставила обратно. Ни одной книги она не отложила, ни одна ей не приглянулась. Евграф Соломнович хотел было обнаружить свое присутствие, но подумал и решил помедлить. Он наблюдал.
Сашка вытянулась вверх всем своим тельцем – тоненькие ножки и сытенький животик – и ковырнула пальчиком очередной томик в темно-зеленом бархатном переплете, когда Евграф Соломонович вдруг подал голос:
– Хочешь взять почитать чего-нибудь, Саш?
От неожиданности девочка выронила книгу, и та, отскочив от табуретки, упала навзничь обложкой. «Винни Пух и все, все, все» – прочел Евграф Соломонович потускневшие от времени буквы. «Любимому сыну Евграфу от отца в день его семилетия».
Глава 5
Может быть, в молодости, минование которой Евграф Соломонович еще ощутил не вполне, он и мог вернуться домой в одиннадцать. Разумеется – вечера. Что ж, вполне можно поверить герою на слово. Однако Валя эту столь важную черту характера от отца не унаследовал определенно: он систематически возвращался за полночь и, казалось, взял это в привычку. Евграф Соломонович неизменно сторожил его во мраке прихожей. И сегодняшний вечер не был исключением. Сашка, молчаливо отужинавшая яичницей, устроилась пока в комнате Артема, то есть в гостиной, им временно обитаемой. Настя, особенно поздно пришедшая и уставшая, делала последние звонки по работе. Спать в принципе никто еще не собирался: ни Вали, ни Артема (а последнее было просто из ряда вон) дома еще не наблюдалось. Тяжесть в желудке Евграфа Соломоновича нарастала. К тому же за весь день он так и не притронулся к пьесе и теперь чувствовал себя неумытым. Писать для того, кто привык писать, – средство индивидуальной душевной гигиены.
«Ты больше не должен страдать всю жизнь, потеряв отца, мать, ребенка, друга или любимого. Теперь ты можешь просто взять и навестить их в любой удобный для тебя день. Давай поедем к нашим мертвым!»Что если смерть – не конец? Герой рассказа Петя похоронил бабушку, но однажды решает навестить ее на той стороне…
Никто в детстве не мечтает вырасти дворником, но кому-то приходится. Взрослеют ли наши мечты вместе с нами, или же им предстоит застыть в нас, как мухе в янтаре?
Один день из жизни стареющего писателя Рената Игоревича Рейнке, начавшийся с ухода молодой жены и завершившийся… терактом в метро.
Пьеса – острополемическая и скандальная. В основе – быт и нравы газеты, занимающейся рецензированием книг и освещением литпроцесса. Главный редактор – в прошлом талантливый поэт, но утратил веру в искусство на фоне циничной действительности. Его оппонент – легендарный Поэт, друг Бродского, решивший уйти из дома после скандала с женой… Два поэта встречаются, и это меняет жизнь каждого из них. Все прототипы очень узнаваемы.В 2006 году пьеса была удостоена премии Тома Стоппарда.
Что если старый платяной шкаф умеет видеть сны, иногда ест карандаши, и только ребенок знает, как поговорить с ним?
Рассказ-эссе, построенный на исследовании феномена письма в темноте. Когда мы пишем в темноте, мы играем с собой и с миром, но результатом игры могут стать невероятные открытия…
Пристально вглядываясь в себя, в прошлое и настоящее своей семьи, Йонатан Лехави пытается понять причину выпавших на его долю тяжелых испытаний. Подающий надежды в ешиве, он, боясь груза ответственности, бросает обучение и стремится к тихой семейной жизни, хочет стать незаметным. Однако события развиваются помимо его воли, и раз за разом Йонатан оказывается перед новым выбором, пока жизнь, по сути, не возвращает его туда, откуда он когда-то ушел. «Необходимо быть в движении и всегда спрашивать себя, чего ищет душа, чего хочет время, чего хочет Всевышний», — сказал в одном из интервью Эльханан Нир.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Новый роман Владимира Мощенко о том времени, когда поэты были Поэтами, когда Грузия была нам ближе, чем Париж или Берлин, когда дружба между русскими и грузинскими поэтами (главным апологетом которой был Борис Леонидович Пастернак. – Ред.), была не побочным симптомом жизни, но правилом ея. Славная эпоха с, как водится, не веселым концом…Далее, цитата Евгения Евтушенко (о Мощенко, о «славной эпохе», о Поэзии):«Однажды (кстати, отрекомендовал нас друг другу в Тбилиси ещё в 1959-м Александр Межиров) этот интеллектуальный незнакомец ошеломляюще предстал передо мной в милицейских погонах.
Что объединяет эти две истории – белого генерала, кумира юнкеров, водившего батальоны в психические атаки, и никому не известную девушку из заштатного сибирского городка, которую в округе считают сумасшедшей и безжалостно травят, пользуясь всеобщим равнодушием?Прежде всего то, что истории эти не выдуманы…Надежда. Потому что, если вы прочли эту книгу, значит вы – неравнодушный человек.Нетеплохладный.Следовательно, никто не один.«Ты не один» – вот что я то шепчу на страницах, то хриплю в теле– и радиоэфир.Ты не один.Знай это, помни – иначе мир не устоял бы ни мгновения.Игорь Воеводин.
Барона Унгерн фон Штернберга принято считать либо душевнобольным, либо патологическим садистом. Первое не исключает второго, да и не оправдывает.Советская историческая наука последнего рыцаря – крестоносца белой армии – не любила. Но советские люди пели на кухнях под гитару: «Господа офицеры, попрошу вас учесть – кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь».Потомок Аттилы, наследник Чингисхана, бунтарь, мистик и аскет, генерал русской армии в желтом монгольском халате с солдатским Георгием на груди, муж китайской принцессы, которого не брали ни пуля, ни шашка, был застенчив, как барышня, бесстрашен, как тигр, и до самозабвения предан людям.Они его и предали.Монголы ждали его восемьсот лет, и регулярно встречают до сих пор.Ветер, пустыня.
Русская красавица. Там, где она видит возможность любви, другие видят лишь торжество плоти. Ее красота делает ее желанной для всех, но делает ли она ее счастливой? Что она может предложить миру, чтобы достичь обещанного каждой женщине счастья? Только свою красоту.«Русская красавица». Самый известный и популярный роман Виктора Ерофеева, культового российского писателя, был переведен более чем на 20 языков и стал основой для экранизации одноименного фильма.