Истины в моем сердце. Личная история - [18]

Церемония моего вступления в должность окружного прокурора состоялась в театре Хербста, в Военном мемориале и Центре исполнительских искусств Сан-Франциско – на той самой сцене, где в 1945 году был подписан Устав Организации Объединенных Наций. Теперь мы творили другую историю, но главной темой дня по-прежнему было единство. Мама стояла между мной и Рональдом Джорджем, главным судьей Верховного суда Калифорнии от республиканской партии, которого я выбрала, чтобы он привел меня к присяге. Это мое самое яркое воспоминание – чистейшая гордость на ее лице.

Зал был набит до отказа, сотни людей собрались со всех уголков города. Били барабаны. Пел детский хор. Один из моих пасторов произнес прекрасную молитву. В проходах исполняли китайский танец дракона. Хор геев Сан-Франциско спел нам всем серенаду. Это был мультикультурный, мультирасовый, немного безумный в лучшем смысле этого слова праздник.

Джерри Браун, тогдашний мэр Окленда, сидел в первом ряду; он рассказал мне, что шестьдесят лет назад здесь принимал присягу его отец. В тот же день Гэвин Ньюсом вступал в должность мэра, и чувствовалось, что в политике Сан-Франциско с этого момента начинается новый этап, который открывает перед нами множество возможностей.

Я пробиралась сквозь толпу, пожимая руки, отвечая на объятия и наслаждаясь всем этим. Когда праздник близился к концу, ко мне подошел мужчина с двумя маленькими дочерьми.

«Я привел их сюда сегодня, – сказал он, – чтобы они смогли увидеть, чего может добиться человек, похожий на них».

После инаугурации я потихоньку улизнула, чтобы посмотреть свой новый офис. Мне хотелось узнать, каково это – сидеть в кресле окружного прокурора. Мы с моим директором по коммуникациям Дебби Месло поехали в Зал правосудия. Рядом с автострадой находилось серое внушительное здание, которое называли «850» (по адресу: Брайант-стрит, 850). Я часто шутила, что это «ужасно чудесное» место работы. Помимо окружной прокуратуры в здании располагались департамент полиции, суды по уголовным делам, городская служба эвакуации транспорта, окружная тюрьма и офис городского коронера. Не было сомнений, что это место, где меняется жизнь людей, иногда навсегда.

«Ничего себе…» – я оглядывала свой кабинет. Или, точнее, я оглядывала пустую комнату. При передаче новому человеку из кабинета вынесли практически все. У стены располагался металлический шкаф, на котором стоял компьютер Wang 1980-х годов. (Напомню, дело было в 2004-м.) Неудивительно, что офис до сих пор не имел электронного адреса. В углу примостилась пластиковая корзина для мусора, из пола торчало несколько оборванных проводов. Из окна моего нового офиса открывался вид на целую шеренгу залоговых контор – ежедневное напоминание о том, что система уголовного правосудия наказывает в основном бедных. В кабинете не было стола, только стул на том месте, где раньше стоял стол. Но меня все устраивало. Это было то самое «кресло», ради которого я сюда пришла. Я заняла свое место.

Наконец-то было тихо. И впервые с начала дня я осталась наедине со своими мыслями, впитывая все, что произошло, погрузившись в себя.

Я баллотировалась на должность, потому что знала, что смогу выполнить работу, и верила, что смогу выполнить ее лучше, чем это делалось до меня. При этом я понимала, что олицетворяю нечто гораздо большее, а не просто привношу в работу свой собственный опыт. В то время было не так много окружных прокуроров с таким же, как у меня, цветом кожи и похожим происхождением. Да и до сих пор их не так уж много. Статистика 2015 года показала, что девяносто пять процентов избранных прокуроров нашей страны белые, а 79 процентов – белые мужчины.

Ни одна из деталей биографии не смогла бы более полно выразить мои взгляды, чем то, что я десять лет провела на переднем крае системы уголовного правосудия под прямым руководством окружного прокурора. Я знала систему вдоль и поперек. Я знала, чем она является, чем не является и чем могла бы быть. Здание суда считается эпицентром правосудия, но часто оно оказывается также великим эпицентром несправедливости. Я знала, что и то, и другое правда.

Я провела в зале суда достаточно много времени, чтобы увидеть, как жертвы насилия появляются там спустя годы уже в качестве подсудимых. Я работала с детьми, выросшими в районах, настолько глубоко охваченных преступностью, что уровень посттравматического стрессового расстройства у них был не ниже, чем у тех, кто вырос в зонах военных действий. Я работала с приемными детьми, которые успевали поменять семью до шести раз еще до своего восемнадцатилетия. Я видела, как они меняли малопригодные условия жизни на другие, такие же, попадая в жернова системы без всякой перспективы вырваться на свободу. Я видела детей, чье мрачное будущее было предопределено исключительно обстоятельствами их рождения или местом рождения. Как представитель окружной прокуратуры я должна была привлекать нарушителей закона к ответственности. Но разве система не обязана нести определенную ответственность и перед ними или перед их окружением?

Вместо ответственного отношения система породила рост массовых тюремных заключений, что только усугубило и без того сложное положение людей из неблагополучных районов. Соединенные Штаты сажают за решетку больше народу, чем любая другая страна в мире. В 2018 году в общей сложности более 2,1 миллиона человек были заперты в государственных и федеральных тюрьмах. Только представьте: население пятнадцати американских штатов меньше этого количества! Война с наркотиками втянула в жернова системы уголовного правосудия множество людей, она превратила систему в конвейер. Я видела все это своими глазами.