Истины бытия и познания - [84]

Шрифт
Интервал

Те две основные концепции наций — политическая (США) и этническая (Россия) — обе анализируют нации со стороны эмпирической данности. В этом отношении эти концепции равносильны. Их интересует нация со стороны, так сказать, «телесной» реальности. И в рамках обеих общие характеристики одинаковы, хотя акценты несколько смещены. Это определение когда-то называли «сталинским». Сегодня утверждают, что даже в этом «великий кормчий» не был оригинальным и самостоятельным. Дело однако не в этом. Посмотрим, какими внешними признаками характеризуется нация как социальная реальность и что с этими признаками стало в постиндустриальную эпоху.

Этих признаков, как известно, выделяли пять: общность людей, объединение в рамках государственно изолированных территорий, общность специфической экономики, язык, специфика духовной жизни.

Не стану даже подробно аргументировать положение, что все эти эмпирические (телесные) признаки нации как социальной реальности в современной истории планетарной действительности не только не существуют, но (и это главное!) не могут существовать. Интернационализация промышленной и аграрной технологии, скоростные транспортные средства, мощные средства теле- и радиосвязи, информационная диффузия, формирование языков планетарного общения, конвергенция жанров духовной культуры, интернационализация кухни, моды, архитектуры, жилья, других аспектов быта — все делает невозможным бытие нации как формы изолированной (пусть даже относительно изолированной) от других наций общности людей. Поезд истории со станции под названием «Нация» ушел к станции «Человечество». Кто пытается удержать свой народ на старой станции, обрекает его глотать историческую пыль из-под колес, несущихся мимо в будущее локомотивов. Что случается с теми, кто долго сидит на старых станциях, показала наиболее драматично и трагично история колонизации. Вырвавшиеся вперед народы, как только наберутся сил, (не разбираясь в уважительных или неуважительных причинах отставших) перетаскивают их в новый век. Такова жестокая логика исторического бытия человечества, которое не позволяет себе долго терпеть ни ленивых, ни глупых, ни лукавых. «Интеллигентская чернь» может в своем эгоизме и подлости пожертвовать судьбой своего народа, убедив его своими демагогическими речами, что лучше идти пешком, чем нестись на скоростном экспрессе истории.

Того, что наций как таковых нет и не может быть как социально-исторической реальности, может отрицать или очень неумный, или очень пристрастный человек.

Выносим за скобки специальный вопрос о том, что могут быть рудименты, атавизмы и реликты национальной формы общности людей для истории конкретных народов. Мы допускаем, что какой-то народ, возможно, еще и не дошел до пика своего национального развития. Но ему спокойно развиваться уже не удастся, ибо изменился мир. Он в своем неторопливом развитии оказался в группе аутсайдеров и ему будет «оказана историческая помощь» со стороны развитых стран, даже если он этого не захочет, потому что планета у нас одна на всех и все вынуждены жить по одним часам истории.

Но не все так просто. Жизнь сложнее любых теорий. Как же так? Наций, получается, фактически нет, а весь конец XX века полон конфессиональными и национальными конфликтами. Грибов нет, а грибной суп есть — так не бывает. Это парадокс! Нельзя же ту ярость, с которой ведут войну под национальными флагами, порой братоубийственную бойню, объяснить лишь рудиментами, атавизмами и реликтами национальных общностей. Если бы дело было лишь в эмпирических пережитках, дело обстояло бы значительно легче. Это объяснение приходится отложить как неудовлетворительное, хотя доля истины в таком подходе тоже есть.

Телесно состарившись, нация исторически умерла. История теперь наций не рожает. Она занята родами новой общности — человечества.

Но прошлое не исчезает, оно не может исчезнуть, ибо история и есть накопленное прошлое. Сегодняшнее общество способно что-то родить только как историческое тело, как сумма того, что накоплено на всем векторе прошедшего времени. Если нет этого исторического багажа, то нет у общества или народа и потенции на современное социальное (историческое) творчество.

«Хитрость истории», как это называл Гегель, состоит в том, что она переводит телесно умершие социальные реальности (в нашем случае — нацию как форму общности) в область духовной жизни.

Прошлого в чистом виде нет, прошлое существует лишь как составная часть настоящего. Другими словами, прошлое есть только потому, что есть настоящее. У народа, который потеряет бытие в настоящем, не будет и прошлого. Прошлое хранится в настоящем. В отличие от многих хозяек, выбрасывающих поношенные и старые вещи, история ничего не выбрасывает. Она их хранит в особом виде — духовном, как историческую память. Предметы, созданные людьми в прошлом, могут сохраняться в настоящем и в натуральном виде, а вот социальные реальности, сошедшие с исторической арены, переходят в другой статус, как мы сказали, в духовный. «Умершие» социальные реальности идеализируются в материальном бытии общества в настоящем времени. «Настоящее всегда дано вместе с прошлым… Настоящее и прошлое неотделимы друг от друга, это — одно и то же! Или почти одно и то же… Настоящее постоянно исчезает в прошлом, но прошлое сохраняется в настоящем. Настоящее поэтому относительно, прошлое абсолютно. Настоящее есть движение, прошлое — покой, по отношению к которому это движение возможно. Прошлое постоянно оживает в настоящем и оживляет его… Настоящее — это прошлое в своих результатах… Человек вечен постольку, поскольку у него есть прошлое. Потеряв прошлое (просто память), он перестает быть человеком, исчезает как человек в общественном смысле слова»


Рекомендуем почитать
Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 1

После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.


Событие. Философское путешествие по концепту

Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.


Магический Марксизм

Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.


Основная идея феноменологии Гуссерля: интенциональность

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Японская художественная традиция

Книга приближает читателя к более глубокому восприятию эстетических ценностей Японии. В ней идет речь о своеобразии японской культуры как целостной системы, о влиянии буддизма дзэн и древнекитайских учений на художественное мышление японцев, о национальной эстетической традиции, сохранившей громадное значение и в наши дни.


Нищета неверия. О мире, открытом Богу и человеку, и о мнимом мире, который развивается сам по себе

Профессор Тель-Авивского университета Биньямин Файн – ученый-физик, автор многих монографий и статей. В последнее время он посвятил себя исследованиям в области, наиболее существенной для нашего понимания мира, – в области взаимоотношений Торы и науки. В этой книге автор исследует атеистическое, материалистическое, светское мировоззрение в сопоставлении его с теоцентризмом. Глубоко анализируя основы и аксиомы светского мировоззрения, автор доказывает его ограниченность, поскольку оно видит в многообразии форм живых существ, в человеческом обществе, в экономике, в искусстве, в эмоциональной жизни результат влияния лишь одного фактора: материи и ее движения.