Истины бытия и познания - [60]

Первые четыре строчки описывают событийную внешнюю сторону происходящего. Следующие четыре посвящены внутреннему состоянию умирающего, завернутого в ледяной белоснежный саван. Снова два пласта: внешний и внутренний, которые опять-таки подсказывают читателю истинную смысловую конструкцию произведения, сокрытую за метафоричным противопоставлением того, что происходит с сосной и что он при этом думает.

Что станет последним желанием умирающего, нетрудно догадаться. Как у нормальных людей, видимо, желание — хоть на миг увидеть родную землю на заре, когда солнце восходит, когда свет прогоняет тьму, хотя бы на миг туда, где все знакомо, близко и тепло. Хоть на миг прикоснуться к самому родному и дорогому человеку, к тому, кому будет больно, кто почувствует такое же смертельное одиночество, когда придет весть о твоей смерти, к тому, кто в трауре босиком и в слезах побежит за околицу, не замечая ни раскаленного под ногами песка родной земли, ни слепящего знойного солнца на безбрежном голубом своде неба. Раскаяние, запоздалые сожаления, чувство непоправимой беды, последнее: «Прости…»

Этот смысловой пласт работы Гейне в том, что одинокий кедр, укутанный плотным белым саваном из льда и снега, медленно замерзает в белой бескрайней пустыне. И приходит ему в смертном сне видение стоящей в черном трауре на раскаленном песке в блеске сверкающего и ослепляющего восточного солнца печальной пальмы-вдовы. И возникает образ самого дорогого, что есть в жизни. На смертном одре кедр думает не о себе, а о той боли, которую причинит его смерть пальме, которую он любит, когда ей сообщат, что она овдовела. И боль физическая отступает перед душевными муками от мыслей, что он причинил боль родному, самому дорогому и любимому человеку. Он почти осязаемо чувствует ее боль, как она будет страдать не ощущая ни раскаленного песка босыми ногами, ни ослепляющей до слез яркости солнца, сжигающего не только тело, но и все жизненные силы души. Эти мысли и чувства еще удерживают кедр у порога смерти, согревают, ибо только любовь сильнее смерти. Тысячи еще других смыслов и нюансов, ассоциаций и чувствований, состраданий и сопереживаний несет в себе метафоричность стихотворения Г. Гейне. Так возникает диалог с сутью стихотворения и открывается та сущность бытия, которая сокрыта в словах Гейне.

Общий тон внешнего пласта стихотворения ясен: трагедия любящего сердца от недоступных разумению случайностей судьбы. Чего его понесло в этот ледяной север, что он там потерял, вместо того, чтобы сидеть у себя дома, где восходит солнце… Не об этом ли плачет пальма и упрекает его, проклиная непонятную стихию судьбы и необъяснимую тягу человека к странствиям по вечным и бесконечным просторам бытия. Теперь становится понятным неожиданное название перевода Тютчева — «С чужой стороны». Кедр пришел с чужой стороны и пострадал от произвола Льда и Снега. И на смертном одре он вспоминает свою почти уже овдовевшую любимую, и приходят видения о том, как она будет ходить в трауре о нем.

Мучительная тоска по Родине человека, оказавшегося на чужбине по воле рока или судьбы. Поэт Гейне, изгнанный из любимой Германии и тоскующий по Родине, как истинный великий художник, через образы одинокой сосны (кедра) и пальмы в трауре выразил свою житейскую беду, свое горе, свою боль, страдание изгнанника^{138}. Чувство одиночества приняло чеканную форму художественного произведения о тех, кто (будь то северная сосна или южная пальма) оказался в жизни одиноким изгнанником. И боль у них одинаковая, как и судьба.

Примерно так читается в оригинале это стихотворение. Гениальное в простоте формы и глубины содержания стихотворение!

М. Ю. Лермонтов уловил эту ноту жизненной трагедии выброшенного из родной социальной среды человека. И придал ему свое звучание. Хотя он не был изгнанником в прямом, так сказать, «дипломатическом» смысле, он чувствовал себя изгнанником, чужим среди светской черни. Одиночество бывает не только на чужбине, как у Гейне, но и на Родине, как у Лермонтова. Внешне разные судьбы по сути созвучны, ибо страдания одни и те же. М. Ю. Лермонтов как бы говорит своим стихотворением: «Мы разные, но лишь внешне, эмпирически, а метафизика наших судеб тождественна, родственна». Сосна и пальма однополые не только по роду, но, что важнее, по трагичному року. Отсюда проистекает сокрытая в метафоричности дуальность (бинарность) смысла стихотворения и у Г. Гейне, и у М. Ю. Лермонтова, и у Ф. И. Тютчева. Простота художественной формы есть материал для выражения идеи, но этот материал одновременно и завуалирует суть, для вычленения которой поэтому требуется, как мы увидели, некоторое герменевтическое усилие.

Я не поэт, но желание выразить на русском языке трагическую силу маленького стихотворения Генриха Гейне, так сказать, без вуали не давало мне покоя не одно десятилетие. Я хотел устранить вводящий, на мой взгляд, в заблуждение любовный контекст, лирическую словесную бутафорию. Я хотел сделать для второго пласта то, что сделал для первого Ф. И. Тютчев. Сколько всего вариантов не сочинял, начиная от самоуверенных юношеских и кончая уже старческими вялыми и плаксивыми. Ни один не удовлетворял и не удовлетворяет до сих пор.