Истинноверующий. Мысли о природе массовых движений - [11]
Рабы бедны, но там, где рабство широко распространено и укрепилось, там мало вероятности возникновения массового движения. Абсолютное равенство среди рабов, коммунальное житье в отведенных для рабов помещениях, — все это исключает возникновение личной неудовлетворенности. Смутьяны в рабском обществе — это или недавно порабощенные, или освобожденные рабы. Непривычная свобода для только что освобожденного раба — корень его недовольства.
Свобода усиливает чувство неудовлетворенности так же, как и ослабляет его. При свободе передвижения неудача выбора полностью ложится на плечи отдельной личности. Свобода предоставляет больше вариантов действия, но тем самым ведет к большему числу ошибок и к большей неудовлетворенности. Правда, при свободе чувство неудовлетворенности облегчается возможностями для действий, движения, перемен, протеста. Если человек лишен талантов сделать что-нибудь для себя, то свобода для него — угнетающее бремя. К чему свобода выбора, если он ни на что не способен? Мы присоединяемся к массовому движению, чтобы избегнуть личной ответственности, или, говоря словами пылкого молодого нациста, — «чтобы быть свободным от свободы»[29]. Когда рядовые нацисты заявляли, что они не виновны во всех чудовищных преступлениях, которые они совершили, — это было не просто наглым лицемерием. Они считали себя обманутыми и оклеветанными, когда на их плечи взваливали ответственность за исполнение приказов. Разве они не присоединились к нацистскому движению для того, чтобы быть свободными от ответственности?
Выходит, что самая лучшая почва для массового движения — это общество, где достаточно свободы, но нет (47:) смягчающих средств против неудовлетворенности. Французские крестьяне XVIII века в отличие от крестьян Германии и Австрии оказались восприимчивее к соблазнам революции, потому что они уже не были крепостными и имели землю. В России, пожалуй, не было бы большевистской революции, не будь русский крестьянин свободным на протяжении целого поколения или больше и не войди он во вкус частного землевладения.
Массовые движения, возникшие во имя освобождения от строя угнетения, во время своего активного действия не дают свободы личности. Пока движение занято борьбой с существующим порядком или защищается от внутренних и внешних врагов, его главная забота — требование от личности единства и самопожертвования, отказа от собственной воли, от своего мнения, собственных интересов. По Робеспьеру, революционное правительство было «деспотизмом свободы против тирании»[30].
Важно, что активное массовое движение, забывая о свободе личности, отодвигая ее на будущее, не противоречит настроениям своих рядовых приверженцев. Фанатики, как говорит Ренан, боятся больше свободы, чем преследований[31]. Верно, что приверженцы движения в период его подъема чувствуют себя освобожденными, хотя живут и дышат в атмосфере строгих догматов и приказов. Это ощущение освобождения приходит благодаря бегству от обязанностей, страхов, безнадежности, беззащитности одинокого существования. Для них бегство — это избавление, которое они ощущают как искупление. Переживание большой перемены дает ощущение свободы даже тогда, когда перемена эта происходит в рамках строгой дисциплины. Только когда движение прошло свою активную стадию и застыло в прочных определенных формах, только тогда может появиться личная свобода. Чем (48:) короче активная фаза движения, тем больше будет казаться, что само движение, а не его завершение, дало возможность появиться личной свободе. Это впечатление бывает тем сильнее, чем более тираническим был порядок, который движение свергло.
Те, кто считают свою жизнь изломанной и растраченной попусту, стремятся больше к равенству и братству, чем к свободе. И если они требуют свободы, то свободы для установления равенства и для нивелировки общества. Стремление же к равенству частично является стремлением к анонимности: «быть одной ниткой в общественной рубахе и не отличаться от других ниток»[32]. Никто не может указать на нас пальцем, сравнивать нас с другими и показывать нашу неполноценность.
Кто громче всех шумит о свободе, чаще имеет меньше шансов быть счастливым в свободном обществе. Неудовлетворенные, угнетаемые своими недостатками свою неудачу валят на существующий порядок. На самом же деле их сокровенное желание — кончить «свободой для всех». Они хотят ликвидировать свободную конкуренцию и другие суровые испытания, которым беспрестанно подвергается личность в свободном обществе.
При подлинной свободе равенство является страстью масс, а при подлинном равенстве свобода является страстью небольшого меньшинства.
Равенство без свободы создает более устойчивые общественные формы, чем свобода без равенства.
Бедность в сочетании с творческим даром, обыкновенно, свободна от чувства неудовлетворенности. Это верно (49:) в отношении и бедного кустаря, искусного в своем ремесле, и в отношении бедного писателя, художника и ученого в расцвете творческих сил. Ничто так не поддерживает нашу уверенность в себе, ничто так не укрепляет нас, как постоянное творческое напряжение: день ото дня наблюдать, как под твоими руками что-то растет и развивается. Упадок кустарного искусства в наше время является, может быть, одной из причин растущей неудовлетворенности и повышенной чувствительности к массовым движениям.
