Истина - [38]

— Такъ вотъ, дорогой мой, что же вы мнѣ прикажете дѣлать? Какъ вамъ помочь? Вы сами понимаете, что я связанъ по рукамъ и ногамъ, что я долженъ считаться съ общественнымъ мнѣніемъ… О! Я за себя не боюсь, я увѣренъ, что меня выберутъ; но вѣдь я долженъ выказать солидарность со своими коллегами, чтобы не поставить ихъ въ непріятное положеніе… Не правда ли? Еслибы дѣло еще касалось только моего личнаго мнѣнія, то я, конечно, прокричалъ бы на всѣхъ углахъ о томъ, что я считаю правдой; но тутъ замѣшанъ престижъ республики, и не можемъ же мы подвести ее подъ бѣду. Еслибы вы знали, какое переживаемъ омерзительное душевное настроеніе!

Затѣмъ онъ началъ жаловаться на префекта Энбиза, который вѣчно красовался съ моноклемъ въ глазу, напомаженный и расфранченный, и нисколько не помогалъ ему, рѣшительно ни въ чемъ, боясь потерять хорошее мнѣніе о немъ министра или провиниться въ глазахъ іезуитовъ; онъ постоянно повторялъ, точно школьникъ, боящійся начальства: «Избавьте меня отъ скандаловъ!» Ясное дѣло, что онъ склонялся на сторону духовенства и военныхъ, и за нимъ надо было зорко слѣдить, не противорѣча слишкомъ рѣзко его тактикѣ и склонности къ компромиссамъ.

— Вы видите, мой дорогой, что въ продолженіе этихъ девяти мѣсяцевъ я не могу ничего предпринять; я долженъ остерегаться каждаго неловкаго шага, взвѣсить каждое слово, иначе меня освищутъ на столбцахъ газеты «Маленькій Бомонецъ» и тѣмъ доставятъ еще большее торжество клерикаламъ. Процессъ Симона пришелся въ очень неблагопріятное время… Еслибы не выборы! О, я бы сейчасъ выступилъ на борьбу!

И вдругъ, несмотря на свое обычное спокойствіе духа, онъ вышелъ изъ себя.

— Къ тому же вашъ Симонъ, мало того, что посадилъ намъ на шею такое непріятное дѣло, въ самый неподходящій моментъ, онъ имѣлъ еще неосторожность выбрать своимъ защитникомъ адвоката Дельбо, соціалиста, это пугало всѣхъ здравомыслящихъ людей. Это ужъ черезчуръ, и, право, можно подумать, что вашъ Симонъ хочетъ, чтобы его осудили во что бы то ни стало.

Маркъ слушалъ все время со стѣсненнымъ сердцемъ, чувствуя, что ему пришлось пережить новое разочарованіе. Онъ зналъ, что Лемарруа — честный человѣкъ: онъ такъ часто доказывалъ на дѣлѣ свои республиканскіе принципы.

— Но вѣдь Дельбо — прекрасный защитникъ! — воскликнулъ онъ наконецъ. — И если нашъ бѣдный Симонъ избралъ его — значитъ, онъ имѣетъ къ нему довѣріе и надѣется, что онъ справится съ этимъ дѣломъ. Впрочемъ, едва ли другой адвокатъ и взялся бы за это дѣло… Времена нынче такія, что всѣ сдѣлались трусами.

Лемарруа почувствовалъ, какъ это слово ударило его по лицу. Онъ сдѣлалъ рѣзкое движеніе, но сдержался и даже пытался улыбнуться.

— Вы находите, что я слишколъ остороженъ? Вы еще молоды; поживите съ мое, и вы увидите, что въ политикѣ не всегда удобно согласовать дѣйствія съ убѣжденіями… Но почему вы не обратитесь къ моему коллегѣ Марсильи? Онъ — болѣе юный депутатъ, гордость и надежда всего нашего округа. Я уже перешелъ въ разрядъ старыхъ клячъ, осторожныхъ и забитыхъ; между тѣмъ Марсильи — человѣкъ широкихъ взглядовъ, либеральный, и навѣрное пойдетъ съ вами заодно… Ступайте къ нему, ступайте!

Онъ проводилъ Марка до лѣстницы, пожимая ему руку и обѣщая помочь ему, насколько это въ его власти, и насколько ему дозволятъ обстоятельства.

«Почему бы не сходить къ Марсильи?» — подумалъ Маркъ. Онъ жилъ тамъ же, на бульварѣ Жафръ, въ нѣсколькихъ шагахъ ходьбы, и время было подходящее. Маркъ имѣлъ право явиться къ нему, такъ какъ способствовалъ его выборамъ, хотя и не гласно; онъ искренно восхищался такимъ симпатичнымъ кандидатомъ, столь литературно образованнымъ и съ такими широкими взглядами на общественное служеніе.

Марсильи родился въ Жонвилѣ, отлично прошелъ высшую нормальную школу и два года былъ преподавателемъ литературы въ Бомонской коллегіи; отсюда онъ выступилъ кандидатомъ, выйдя сперва въ отставку. Это былъ человѣкъ невысокаго роста, бѣлокурый, изящный, съ ласковымъ, всегда улыбающимся лицомъ; онъ пользовался большимъ успѣхомъ у женщинъ, но его въ равной степени обожали и мужчины, потому что онъ умѣлъ каждому вовремя сказать надлежащее слово и всегда готовъ былъ услужить, чѣмъ могъ. Но что больше всего подкупало молодежь въ его пользу, это то, что онъ самъ былъ молодъ, — ему было тридцать два года, — и что онъ умѣлъ говорить прекрасныя рѣчи, открывая широкіе горизонты и проявляя обширныя знанія при обсужденіи вопросовъ.

Всѣ радовались такому молодому депутату, на котораго можно было разсчитывать, и который умѣлъ располагать въ свою пользу. Надѣялись, что онъ внесетъ новую, свѣжую струю въ политику и поразитъ красотою изложенія, украсивъ свои рѣчи литературной отдѣлкой.

Вотъ уже три года, какъ онъ занималъ довольно видное мѣсто въ палатѣ. Его значеніе все возрастало, и поговаривали, что ему скоро предложатъ министерскій портфель, несмотря на его тридцать два года. Всѣ знали, что Марсильи относился необыкновенно внимательно къ каждому дѣлу, которое касалось его избирателей; онъ, впрочемъ, еще лучше обдѣлывалъ собственныя дѣлишки, пользуясь каждымъ случаемъ, какъ бы ступенькой къ повышенію, и такъ ловко и умѣло проталкивалъ себя впередъ, что никто до сихъ поръ не видѣлъ въ немъ простого карьериста, выдвинутаго горячей партіей молодежи; а между тѣмъ онъ добивался получить отъ жизни какъ можно больше наслажденій и захватить въ свои руки возможно большую власть.