Истерли Холл - [2]

– Давай, Эви, хватит мечтать, я тороплюсь, серьезно. У меня полно дел перед вечеринкой. Мне надо устраивать свою жизнь, сама знаешь.

Она развернулась на каблуках и бросилась назад, в тепло.

– Откуда же мне знать? – сказала она, уперев руки в бока. – Я здесь, чтобы тереть тебе спину и отмывать вас с папой, не говоря уже о Тимми, скажешь, нет?

– Во-во-во, а как же иначе? Вот погоди у меня!

Она улыбалась, не сводя глаз с Джека, чтобы успеть вовремя увернуться.

И точно, он брызнул на нее водой, но куда ему поспеть за ней!

– Вот так, голубь, шустрей надо быть!

Она услышала, как отец смеется вместе с ними. Но смех сразу же перешел в приступ кашля. Они с Джеком переглянулись. Но что толку давать волю этой внезапной тоске? Оба одновременно отвели глаза, и Эви протянула руку за карболовым мылом. Перед Джеком мылся отец, и мыло все еще было скользким.

Джек сидел в корыте, опустив голову. Ноги он согнул в коленях, и мешковина всплыла на поверхность черно-серой воды. Она нагнулась, взяла у него тряпку и принялась отмывать ему спину. Противный запах угля и мыла ударил в нос. Карболка смыла жирную пыль, но шрамы оставались видны, не черные, но серо-синие от навеки въевшейся в кожу угольной пыли. Это тень проклятой шахты гнездится в них, грозная, как тлеющая вонючая груда шлака, неодолимая, как те машины и механизмы, что держат поселок в своей власти.

Она терла все яростней. Вот будешь у меня розовый, черт тебя побери, думала она. Брат опустил плечи.

– Эй, полегче, подруга, кожу-то не сдирай!

Оказалось, что она содрала несколько болячек. Обычное дело для шахтеров, когда они трутся хребтом о низкую кровлю угольного пласта и сдирают кожу. Потекла кровь какого-то грязного красно-коричневого цвета. Отец снова зашелся в приступе кашля. Лиловые рваные шрамы, черные легкие, грязная кровь…

Нет, у папы еще этого нет. Но будет, если она не сможет избавить его и всех их от этой работы.

Она легонько провела тряпкой по спине брата.

– Извини, Джек.

По испещренной рубцами коже, вот так, осторожно обходя кровоточащие ранки. И страх еще сильнее сжал ее сердце.

Дня не проходило, чтобы она не размышляла, как ей вытащить их из шахты. И все-таки наступит момент, когда это произойдет. Она этого добьется. Мисс Мэнтон и ее подруги на собраниях суфражисток говорили, что женщины могут добиться всех своих целей. На том первом собрании несколько месяцев назад Эви заново открыла для себя этот мир.

Вода снова начала остывать. На дне теперь скопилась самая грязь. Бедный Тимми. Но таков порядок в шахтерском доме: сначала моется отец, потом старший сын, а младший в последнюю очередь. Но Тимми хотя бы работает на поверхности, отделяет шлак от угля, и о нем пока можно не беспокоиться.

Джек что-то напевал, плеская водой по груди и ногам. Старые порезы оставили свои серо-фиолетовые следы на коже. А вот и свежий, через все бедро, багрово-черный, воспаленный. Черт, да они, похоже, всегда воспаленные. Папа опять закашлялся в тряпку, служащую ему носовым платком. Она украдкой посмотрела на него. Когда шахтеры кашляют, лицо у них подергивается, это что-то вроде нервного тика. Но черной слизи не было. Пока.

– Что мама делает на крыльце? – спросил он.

– Ждет братца. – Джек тер лицо, стараясь смыть угольную пыль.

– Эге, да это она на крыльце с соседкой небось болтает. Она же прекрасно знает, что он с задворок подойдет, как обычно.

Оба засмеялись.

– А как голуби, пап, и что нового в газетах?

Что угодно, только бы разговор продолжался. Ну вот, удалось. Отец сказал:

– Да ты сама сейчас прочитаешь, а что до птиц, то меня сейчас беспокоит Элфи.

Он что-то забубнил себе под нос, и Эви расслабилась.

– Джек, ты чистенький. – Она хлопнула его по спине.

Мама требовала, чтобы они мылись каждый день. Это означало, что, придя с работы, нужно натаскать полные ведра от коммунальной водокачки на улице, но зато постели дольше остаются чистыми. Всякие суеверия вроде «никогда не мой спину, а то сил не будет» мама терпеть не могла.

– К черту всякую чушь, – говорила она. – Ступай купаться.

Эви улыбнулась, вспомнив ее слова. Мама к тому же всегда заставляла их читать газеты, перед тем как отдать соседям, и полностью соглашалась с мисс Мэнтон, что учение помогает человеку выбиться в люди. Эви выжала тряпку и повесила ее на край корыта.

– Ну вот, ты теперь чистый, как стеклышко. Иди, красавец мой, собирайся на вечеринку. С кем из бедных девушек ты пойдешь сегодня на качели?

Она выпрямилась и расслабила поясницу. Как хорошо, что мисс Мэнтон согласилась учить ее готовить. Если бы она стала горничной, ей пришлось бы ползать на коленях, вычищая мусор из-под ковриков, и дело кончилось бы больной спиной, а это уже крест на всех планах.

Мисс Мэнтон – добрая женщина, истинная христианка, говорила ее мать, а потом добавляла: «Куда денешься, раз приходится терпеть все эти проповеди брата-пастора».

Джек хлопал себя мешковиной, стараясь обсушиться, а Эви тем временем собирала с пола его одежду. Все вещи настолько впитали в себя угольную пыль и грязь, что могли бы, кажется, сами дойти до кладовки, но все-таки она помогла им благополучно добраться до кучи отцовской одежды. Приятно думать о сегодняшней вечеринке. Она постаралась сосредоточиться на предстоящем удовольствии, поскольку, как говорит ее мать, на волнениях чайник не вскипятишь. Все эти поговорки-присказки до смерти надоели, но сегодня она думала о них со слезами. Ей не хотелось покидать дом. Как она сможет жить без своей семьи? Она устремила взгляд на брошенную одежду, все еще хранившую форму тела носивших ее мужчин. Потом подобрала подбитые гвоздями сапоги Джека и поставила их к плите. Она еще раньше почистила и смазала их. Потрогав чистые брюки на сушилке, она сказала: