Исследование по истории феодального государства в Германии (IX – первая половина XII века) - [4]

Этому «народному королевству» приписываются такие черты, как «взаимодействие во всех важнейших государственных делах народа и властелина»[25], непосредственное участие народа в государственной жизни и прямое отправление им государственных служб и повинностей. Народ выставляется здесь в прямом смысле «субъектом государства» (Т. Майер).

Немецкие историки, не особенно хорошо знающие историю других народов, считают «взаимодействие народа и властелина» специфической чертой «государственного сознания» немцев. Но эта черта присуща в одинаковой мере любой раннефеодальной монархии и, тем более, всякому общественному строю племен на грани их вступления в классовое общество. Однако «участие народа в государственной жизни» в период, когда государство еще только появлялось, и его «участие» в жизни раннефеодального государства – вещи совершенно различные. Там свободные соплеменники являлись действительно субъектом общественно-политического устройства, здесь они служат по существу уже объектом эксплуатация оформившегося государства, выражающего интересы эксплуататоров. Не видеть этих различий историку, изучающему конкретные исторические факты, непростительно.

Термин «народное королевство» (Volkskönigtum) употребляется не всеми историками. Некоторые называют это государство просто «древнегерманским (Altdeutsche Staat), но вкладывают в него по существу тот же смысл „народного королевства“.

Совершенно отрицает «народное королевство» патримониальная теория. Для нее государство с первых своих дней является фактором господства, властвования господина над его зависимыми.

«Древнегерманское государство», согласно этой периодизации, сменилось в IX в. «феодальной монархией», или по другому «ленным государством» (Lehenstaat). Существо изменений большинством историков изображается так:

Вместо всеобщей связи всего свободного населения с главой государства (Untertanenverband) сохранилась только непосредственная связь знати (Adel) с королем (но принципы «германской государственности» – единство и дуализм короля и «народа» продолжали жить, хотя в роли «народа» оставалась теперь одна феодальная знать)[26]; вместо личной зависимости появилась вещная (поземельная, ленная) зависимость. Относительно основы этих изменений мнения немецких историков, как мы дальше увидим, расходятся.

Современная немецкая буржуазная историография отказывается видеть в переходе от «древнего государства» к «феодальному государству» существенный перелом, нарушивший принципы государственного устройства. Государство по-прежнему зиждилось на личной зависимости и непосредственной связи подчиненного с властелином, а не на господстве над территорией («Nicht Flachen – sondern Personenverbandstaat»)[27].

Существенные изменения в государственном устройстве наступили, по мнению немецкой историографии, только в XIII в., с образованием территориальных княжеств. Именно тогда появилось подлинно «современное» государство, основанное не на объединении «отдельных личностей, наделенных особыми правами» (Т. Майер), а на господстве над целой территорией и ее населением (Flachenstaat).

Вот как превратно изображает характер изменений феодального государства в Германии эта юридическая концепция. Она даже не делает серьезных попыток объяснить его по существу. Более важным ей представляется «открытие» юридического источника этого устройства и отыскание «юридического корня» его формирования. Далекая от познания действительных причин изменения государственного устройства, эта концепция ищет их в самом государстве, в юридических понятиях или в психологии людей той эпохи.

Юридические критерии, которыми она руководствуется, позволяют ей видеть в территориальном княжестве «современное государство», «государство – учреждение» (Anstaltstaat), государство, основанное на принципе «монизма» и «господства над территорией» (monistische Flachenherrschaftsstaat)[28].

Источником образования этой уродливой государственной системы Германии немецкие историки считают или юридическую форму крупной вотчины (вотчинная теория), или отчуждение государственной властью верховных государственных прав (Hoheitsrechten) – графской юрисдикции, банна и т. п. (публично-правовая теория), или самовольное присвоение феодальной знатью прав верховной государственной власти (взгляд, преобладающий в современной историографии). Но ни одна из этих «теорий» не может объяснить, почему в других странах «современное территориальное государство» получило совершенно иную форму, форму централизованного национального государства.

Ответы на подобные вопросы, по мнению этой историографии, нужно искать за пределами научного исследования, в области трансцендентного, в своеобразных свойствах «духа» и в национальных особенностях «правовой и государственной идеи».

Так в общих чертах трактуется этой историографией существо изменений в строе феодального государства.

Кто же выступает в трактовке этой историографии субъектом государства и виновником его преобразований?

В этом вопросе имеют место некоторые различия во взглядах, но они не носят принципиального характера. Господствующим было и остается то мнение, что народные массы, крепостные крестьяне не имеют никакого отношения, ни активного, ни пассивного, к изменению государства. Субъектом государства и вместе с тем его активным строителем считаются только монарх и феодалы. Для периода «народной королевской власти» (Volkskönigtum) еще допускается активное участие народных масс (свободных соплеменников) в «строительстве государства»; со времени же закрепощения основной массы крестьянства и усиления феодальной знати народу отводится только роль «безмолвного орудия» в руках «истинных строителей государства». Понимать иначе роль народных масс идеологи буржуазии не способны. Признать, что государство и все прочие области общественной надстройки изменялись в конечном счете в результате трудовой творческой деятельности трудящихся, – значит стать на путь материалистического понимания истории. Но это чуждо и непостижимо для идеологии буржуазии.