Иссей сын Азазеля - [4]

— Этот монстр с кровью Люцифера и Альбионом внутри? Не смеши меня! Я испугался его силы и прогнал из дому, мне и в зеркало страшно посмотреть, твою рожу вижу, а это напоминающие тебя чудовище тем более. — Как можно убедительнее лгал своему отцу Рихтер, ведь только этим он мог защитить своего сына.

— Знаешь! Ты меня удивил! Ведь можешь быть жестоким, когда захочешь! Но жестокость рождённая из страха — это участь слабых, а слабость для внука настоящего Люцифера дело недостойное. Впрочем за такой плохой поступок не буду тебя сильно мучить, просто сверну шею. Молодец! Быструю смерть заслужил! — Схватив сына горло, подняв его вверх и резко дёрнув рукой оборвал жизнь Германа Ливан. — А это у нас кто? — Заинтересовано посмотрел в влево сильнейший из потомков истинного Люцифера. — О, малыш Вали! Подойди к дедушке, не заставляй меня ждать! — Мягкий и певучий баритон вырвался из уст Ризервима, когда он отбросил тело собственного сына, как жалкий мусор куда подальше.

POV Вали.

Я сидел за кустами и молча наблюдал за всей этой картиной. Сначала отец использовал какое-то заклинание на маме из-за которого она перестала плакать и будто уснула, вот только непонятно почему у меня из-за этого, что-то ёкнуло в сердце и потекла слеза. Почему-то мне показалась, что такого не должно быть, что такое невозможно, что подобное несправедливо. Я не знал почему, я не понимал почему, но я верил и чувствовал, что это плохо, очень плохо. Затем моё внимание привлёк дядя средних лет в дорогих серебряных одеждах, внешне похожий на папу. Только взгляд того незнакомца сразу мне же не понравился, он был даже хуже, чем у дедушки Джозефа — маминого отца. До сих пор помню, как придя с семьёй к дедушке, я получил дедовой тростью по голове, а затем был облит святой водой. Следующие три дня мне пришлось отлёживаться под присмотром родителей, больше к страшному деду мы не ездили. Тем временем странный дяденька начал разговор с папой, многое из того о чём они говорили мне было непонятно, я не знаю ещё таких слов. Однако не заметить страх на лице отца я не мог, а услышав как папа обратился к дяде словом «отец», я в испуге сделал шаг назад. Дедушка Джозеф был злым, дедушка Ливан судя по всему не лучше и если мамин отец при виде папы присмирел, то этого дедушку уже боится мой отец. Затем дедушка взял папу за горло, резко поднял вверх, оторвав от земли, и резко дёрнул рукой. В этот момент моё сердце почему то ёкнуло во второй раз, а из глаз пошёл ручеёк из солёных, как морская вода, слёз.

Дедушка Ризервим позвал меня, но что-то внутри говорило мне строгим мудрым голосом «Беги!». Не понимая почему, но ноги до этого бывшие тяжёлыми как камень, стали легче чем пёрышко и я в страхе побежал прочь. Ветки кустов неприятно царапали кожу, но в голове вертелось одно — «Беги, беги, беги!» Я опять не понимал почему, но чувствовал, что ничего хорошего дедушка мне не сделает. А потому беспрекословно слушал мудрый голос в своей голове.

— Что за дети пошли, так резво убегают от старших! Не беги от дедушки Лилина — умрёшь уставшим! — Певучим голосом сказал источник моего страха. — Оп-па! Поймал! — Ливан схватил меня за ногу и поднял вверх, попутно ударив пару раз меня об ближайшее дерево. Неестественно добрая улыбка деда и зловеще светящиеся серебром глаза, заставили воздух в моём горле застрять комом, когда он посмотрел на меня. — Что же мне с тобой сделать, мой опарышек?! — Услышал я вопрос, прежде чем провалился в тьму.

Я оказался в огромном поле залитым белым светом, рядом бесцельно ходили люди — дяди и тёти, старики и молодые, счастливые и грустные. Неожиданно они все посмотрели на меня и улыбнулись, но почему их улыбки напомнила мне ухмылку деда? Все вокруг начали твердить одно — «Джаггернаут» и петь какую-то странную песню. Их голоса заполняли мой разум каким-то жутким неизвестным мне до ныне чувством. Мне захотелось ударить отца и наступить на ногу матери за то, что они прогнали меня. Хотелось на них кричать, причинить им боль, больше не видеть их, однако в ту же секунду я понял, что и так их больше не увижу. Больше не будет папы и мамы, я не знаю как это называется, но я неожиданно понял, что их больше не будет рядом, не будет никогда. Я здесь, а они где-то там, возможно я тоже когда-то окажусь там, но почему мысль об этом наполняет меня страхом и грустью? Чувства подсказывали, что виноват в этом всём дед, нет не Джозеф, а Ризервим. Мне очень сильно захотелось, чтобы и его больше не было. Мне захотелось, чтобы ему было больно как и мне, когда папа с мамой меня выгнали. Нет! Гораздо больнее! Гораздо! Гораздо! Гораздо! Мне не хотелось, чтобы его больше не было. Нет! Я — Вали Люцифер, захотел превратить всю жизнь деда в боль, в боль из которой нет выхода.

End POV Вали.

Ризервим смотрел, как маленький ребёнок, из-за наплывших ещё неизвестных дитю чувств, спонтанно запускает Небесный Разделитель. Однако вместо одной перчатки, сначала появился белый доспех, а затем Небесный Разделитель начал принимать черты живого белого дракона.

— О! Да ты не опарыш, а самый настоящий щенок! Вздумал огрызаться! Эх, если бы тот идиот Рихтер, додумался до того, что ты сделал инстинктивно! Может быть выжил, как знать. — В голосе Ризервима появились нотки разочарования характерные при упоминание непутёвого сына. — Но игры с маленьким белым дракончиком не входят в мои планы, пока не входят. — Ливан Люцифер просто отменил действие Лонгина своей силой. Из-за чего броня сразу же спала, оставляя обессиленного и бессознательного Вали. — Потом скажешь мне спасибо, внучек, сейчас ты просто бы растратил свою жизнь впустую. Знаешь, а у меня хорошая идея! Да-да-да, замечательная идея! Есть поверье, что лев бросает своих сыновей в пропасть и лишь тот кто поднимется и убьёт отца займёт его место. Ты конечно мне внук, но за непутёвость твоего отца будешь отчитываться. Однако пропасть это слишком скучно, а вот кинуть тебя одного на территории падших ангелов было бы интересно. Тем более, что Азазель интересуется священными механизмами — может помочь, а может и извлечь Лонгин, убив тебя при этом. Выживи и развлеки меня в будущем, покажи то свою настоящую природу, которую этот балбес Герман так усердно боялся и подавлял.