Испытательный срок - [17]

— Что?.. — Эллина с трудом вынырнула из тягостных сновидений и попыталась оттолкнуть Дарью.

— Хватит в облаках витать, командир фигов! Народ ждет распоряжений! — Дарья сердито сдвинула тонкие брови.

— Не фиг мне глазки строить! — мигом взвилась Эллина и вскочила. — Со мной эти штуки не пройдут, я тебе не мужик! Вали давай! Сама знаю, что делать надо! — прохрипела она.

— Блин! Ты, дребезжалка тощая, завидуй молча, — огрызнулась Дашка.

— Ща в глаз получишь! Вон пошла! — рявкнула Эллина.

— Так, дамы, спокойно, давайте не будем ругаться! — Петр пытался разрядить обстановку.

— Не надо меня успокаивать, иди эту чувырлу утихомирь, — отбрыкнулась Дарья.

— Сама чувырла! — Глаза Эллины превратились в две узкие щелочки, метавшие искры. — Возомнила о себе невесть что!

— Ишь как разошлась! Причину нашла наехать... как будто никто не знает, чего ты так злишься. Кто виноват, что у Макса вкус хороший?..

Вконец разозленная Эллина бросилась на Дарью с кулаками. Выскользнувший откуда ни возьмись Мошков с трудом удержал ее.

«Тощая, а силища та еще!» — промелькнуло у него в голове.

— Слышь, ты, фифочка, чё на командира хавалку раскрываешь?! — рявкнул он на Дарью.

— Чего?! — Дарья явно не ожидала такого поворота событий.

— Заткнись, тебе говорят! — оскалился Мошков.

— Ты, попрыгунчик, умолкни, а? Пока тебе не досталось...

— Заткнись! — Мошков чувствовал, что Дарья отступает, и начал напирать еще сильнее.

— Да ты вообще на испытательном сроке! Мал еще указывать! — Дашка сдавала позиции.

— Топай давай! Вон!

Дарья оглянулась вокруг. Все присутствующие смотрели на нее волком, даже Макс... И она вынуждена была ретироваться.

Мошков глянул на Эллину — в ее глазах стояли слезы. Эта высокая, всегда напряженная и сильная женщина была в шаге от того, чтобы разреветься, подобно пятилетнему ребенку.

— Эй, ты чего? Из-за Дашки, что ли? Да забей ты на нее! Дура она, не видишь, что ли?

Эллина не отвечала. Ее огромные глаза стали еще больше и глубже, а нижняя губа начала предательски подрагивать.

— Блин, ну не умею я с женщинами... Эллина...

Эллина продолжала молча изучать корявые обшарпанные доски пола. Внимательно так изучала. Мошков опустил взгляд на землю, — может, там действительно было что-то интересное?..

— Ладно, я это... пойду... В общем... это... не парься из-за Дашки. Стерва она... и все такое...

Мошков вышел, а Эллина подошла к окну.

Паутина темно-серых, грязных туннелей и пустынных дорог. Вечная полутьма. Вечная война. Серебристо-металлические столбы, равнодушные холодные плиты, груда камней и железобетона. Пустота... Одиночество еще до восхода стояло у дверей... Теперь обнимает за плечи ледяной рукой... Или душит... Тишина, лишь изредка прерываемая железным лязгом... скрежетом, свистом пуль...

Люди. Когда пришли гоблины, они не восстали. Да они и не могли. А многие просто перевоплотились, стали другими... И кое-кто поверил им, этим перевоплотившимся. Поверил в их правду... Серость и боль перестали казаться нелепыми, а уж тем более страшными. Они воспринимали все как должное...

Мы должны... перебороть тьму... пока она не искрошится и не превратится в жалкую тень. И не останется больше ничего, что напоминало бы о ней. Мы должны бороться до конца. Безжалостно. Жалости нет, когда доходишь до отчаяния, когда понимаешь, что нет и не будет другого пути. Только борьба. Уничтожение. Тех, кто не такой, как ты. Если не ты их, то они тебя. Таков закон серого города...

Она вдруг вспомнила, что вчера ей так и не удалось вызвать в памяти лицо того негодяя. Сейчас, утром, Эллина представила его себе совершенно отчетливо. И это придало ей сил.

«Я буду жить, — подумала она. — Назло тебе. Назло всем. Назло этому миру...»

— Эллина! — Голова Петра показалась в дверном проеме.

— Да! — Эллина подняла глаза. — Выходим!..

7. КОЛОБОК

Не знаю я, как тут у них в Москве, а у нас в Твери лесопарк — это когда лес. Но то, что я увидел, на лес походило примерно так же, как Макс на девственницу с фермы.

Поле, сплошь залитое черной грязью. Кое-где из грязи торчат невысокие обломки обуглившихся деревьев. Вдалеке — километрах в двух — маячит какая-то развалюха с покосившейся крышей. Над ней возвышается шест. На нем — тряпка какая-то серая поникла. Развалюха то ли горелая, то ли просто измазанная той же черной грязью, которой покрыто все поле, до самого горизонта, до серого неба.

Запах стоит — страх! Вонища ужасная, скулы сводит. То тут, то там в черной грязи медленно, лениво вспухают громадные пузыри. Лопаются, и над ними повисает неприятного вида сероватый дымок. Наверное, от этих-то пузырей в основном и воняет так гадостно.

Тоска, короче. И все такое...

И чего теперь? И теперь это нам туда вот идти?!

Не, нормально, да?

Всю жизнь мечтал в дерьме выкупаться! А ведь идти-то долго, за горизонт куда-то. Я по наивности было спросил, не в той ли развалюхе маг живет. Но еще до того, как меня Эллина обругала, понял, что не в той. Это ж надо на всю голову больным быть, чтобы жить в такой вот вонище...

Катя втянула носом воздух, поморщилась.

— Машину надо было брать, — говорит. — Давно бы уже там были.

— На машине не пройдем, — возразила Эллина. -Сама же знаешь. Забыла, как тебя из этого же самого лесопарка по кусочкам вытаскивали?