Испытание - [23]

— Говорите, Сыдык, что вы хотели.

Старик тяжко вздыхает, шевелит правой бровью и шепчет:

— Я скрыл от вас правду. Простите меня…

Ага, он узнал его: это тот, безголосый. Что ж, пусть говорит.

Краснокутов молчит, на столе лежат мертвенно-бледные руки. Он часто вздрагивает и торопливо сует их в карманы. Лицо его при этом еще больше желтеет.

— Ну, ну, говорите.

— Я хочу рассказать о купце. Неправда, что мы незнакомы. Я давно его знаю, больше трех лет. Он передает нам приветы от рода Джетыгенов, с караваном доставляет нам письма. Спасибо ему, у него доброе сердце, он никогда не берет у нас денег.

Краснокутов устремляет тоскующий взор в окно. На пригорке вьется тропинка, по которой идут караваны. Его мысли, видимо, там, а может быть, и не так далеко, — на окне стоят склянки с лекарствами, грелка и куча бинтов.

— Почему вы тогда не сказали нам правду?

Сыдык скорбно вздыхает и разводит руками. Плоское лицо с расплывшимся носом выражает смущение.

— Здесь сидел Джоомарт. При нем я не мог говорить.

Взор его опущен, ему стыдно, он не смеет взглянуть на начальника. Краснокутов подпирает усталую голову, силы его покидают.

— Почему не могли?

— Нельзя было, товарищ начальник. Мог ли я сказать, что Джоомарт в этом деле знает больше меня? Он все письма читал, никто их не скрывал от него.

Начальник заставы садится спиной к окну. Так лучше, пожалуй, свет меньше его ослепляет.

— Расскажите, что это за письма.

— Говорил вам Джоомарт о своем роде? Нет? Ничего? Их зовут Джетыгены. Они хотят к нам вернуться из-за кордона. Письма эти пишут они ему. Простите, я солгал вам — сказал, что не знаю по-русски. Тут немного вины и Джоомарта. Я спрашивал тогда его совета: говорить ли вам всю правду или лучше рассказывать ему одному? Он тогда согласился, что не стоит вам говорить все. Уж лучше бы пристыдил меня, и я не стал бы вам лгать.

Краснокутову видится синее озеро. Его тело горит и просится в воду, но всюду болото, страшная топь. Как одолеть ее? Где ему найти сухую тропинку? Надо спросить Джоомарта.

— Где Джоомарт?.. Ах да, вы солгали.

— Он не все перевел вам тогда. Мы условились с ним, что я не всю правду скажу вам. Это было на ваших глазах. Так мы и спелись. Ведь мы свои люди — я его тесть.

Краснокутов открывает глаза. Он, должно быть, дремал, в памяти у него ничего не осталось.

Он просит повторить все сначала. Еще и еще раз, теперь ему понятно. Странные вещи: Джоомарту шлют письма из-за кордона. Доставляет их купец. Род Джетыгенов хочет вернуться, но Джоомарт убеждает их там остаться. Он скрыл, что Сыдык его тесть. Ввел в заблуждение заставу, убедил арестованного говорить неправду. И еще что-то сделал Джоомарт… Об этом надо подумать, облокотиться о стол — так и вот так, сомкнуть веки и думать.

К озеру легла сухая тропинка, она вьется по отлогому берегу. Блестящая гладь и зеленая трава — точно зеркало в изумрудной оправе. Теперь бы окунуться, броситься в воду, но он страшится ее. В тихом омуте дремлют несчастья. Скорее бы уйти, пока сухая тропинка снова не стала болотом.

Опять его мысли расползлись, он думал совсем о другом.

— Ты, кажется, говорил, что меня обманули. Зачем было Джоомарту мне лгать?

Начальник заставы прислонился к стене. Так легче думать, и мысли отчетливы, ясны. Внимание, внимание… Сыдык принес важную новость, он не должен глаз закрывать. Ни за что. Ни за что.

Что стало с озером? Оно опустилось в глубокую пропасть, кругом страшные горы. Позвольте, позвольте, ведь это Иссык-Куль. Вон хребты — Кунгей и Терскей — Алатау. Таков порядок вещей — между вершинами всегда лежит впадина. В том месте, где тучи собрались, камыш склонил над озером голову. Камыш не помеха, а за травку — спасибо. На вид неказистая, а тронешь — обожжет. Хорош корешок! Иссык-кульский корешок!

— Я не слышал ни слова, повтори мне еще раз, Сыдык.

— С самого начала?

Кто его знает, где начало, где конец. У него сил нет держать голову прямо. Ему все еще слышатся всплески воды.

— Да, да, сначала.

Старик недоверчиво глядит на начальника: кто знает, что с ним? Уж не притворяется ли, чтоб легче разведать?

— Колхозу не хватает людей, а Джоомарт решил не пустить сюда Джетыгенов. «Опомнись, — говорю я ему, — ты плохое затеял. Ударяй в барабан сообразно своей силе, не бери на себя слишком много. Не любишь свой род — не люби, а зачем колхозу страдать? Мы кровью растили наше хозяйство, не лишай нас подмоги». Не слушайте его, товарищ начальник, берегитесь обманщика, не верьте ослепляющей речи. Бойтесь ее! Когти беркута волку не страшны, страшен клюв: он выклевывает у бедняги глаза, а слепой волк слабее ребенка. И напрасно Джоомарт опасается, что Джетыгены отобьют его место. Мы даем ему слово, начальник, что никто на его место не сядет. Он человек со звездой, и никто с ним спорить не будет.

Краснокутов успел уже взять себя в руки, перо скользит по бумаге. Важная весть, печальная. Что поделаешь, всякое бывает. Сыдык шепчет и шепчет. Он хочет быть честным, покаяться в грехах — своих и чужих. Еще один вздох, глубокий и тяжкий, и начальник узнает самое важное. Краснокутов готов ко всему, ему бы только удобней присесть, — одну ногу положить на сиденье, вот так, а теперь пусть говорит.