Испытание - [2]

Спорт — реалия среди других нагибинских реалий, ярких, плотских, если угодно, аппетитных. Рождающих аппетит к жизни.

Впрочем, Юрий Маркович сам характеризует это вот как: «Спорт дает в очищенном виде то, что мы сами про себя чувствуем. Наши судьбы, наши мытарства, нашу беспомощность, наше преодоление ее. Мне ужасно важно знать, что человек, которому за сорок, выиграл марафон. Мне тогда кажется, что это выиграл я».

Но задаюсь другим вопросом: что он отрицает в спорте, чего не приемлет? Я понимаю, конечно, что писатель вступает в сложные, неоднозначные отношения с героями. Воплощающие зло (по сути), они ему порой симпатичны (по форме), так как их портреты славно удаются. Однако попробуем все же вглядеться, дабы познать меру вещей а понимании художника.

Знаменитый рассказ «Ночной гость». По нему в свое время снят телефильм со Смоктуновским в главной роли, точно начертавшим улыбчивого, вкрадчивого, ласкового паразита. Так вот, признавая в принципе за человеком — другом природы — право брать у нее по потребности, Нагибин дает понять, что этого права нет у недруга природы. «Поджав узкие губы, выкатив глаза, он разил направо и налево, попадая не только в ослепленных недвижных рыб, но и настигая беглянок, которым удавалось вырваться из круга смерти, настигая их в кромешной тьме воды каким-то поразительным и безошибочным инстинктом». В рассказе же «Почему я не стал футболистом» (несколько загадочном, требующем размышлений при кажущейся ясности) говорится о бывшем товарище по команде, теперешнем сопернике: «…меня оскорбляло поведение Алексеева, старого друга, однокашника, будто задавшегося целью растоптать все прошлое шипами здоровенных, сорок третьего размера, бутс».

В грубости, жестокости на поле также есть нечто нелюдское, отрицающее гармонию игры, как и естественную гармонию природы.

«C'est un écrivain!» — воскликнул профессиональный игрок и тренер Жюль Вальдек, бог весть каким ветром занесенный в наши футбольные Палестины. Воскликнул, когда лирический герой, один из подопечных мальчишек, после того матча поделился с товарищами психологической гипотезой, долженствующей обелить хулигана. «Это писатель!» — воскликнул Вальдек.

Лирическому герою — да и автору, пожалуй, — пришлось бы худо в большом футболе. Вообще в большом спорте. Спорт как объект действия, а не наблюдения требует простых и немедленных, а потому однозначных и неразмышляющих решений. Выискивать же доводы и контрдоводы, сомневаться, оправдывать виновного, открывать ему свое кровоточащее сердце — удел писателей русских.

Станислав ТОКАРЕВ

Юные годы

Костя Травин никогда не думал, что ходить на лыжах так трудно. Казалось бы, простое дело: шагай себе да шагай, помогая палками.

Но почему-то при толчке лыжа скользила назад, палки увязали в снегу, не только не способствуя, напротив — препятствуя бегу. Алик и Таня уже поднимались по склону холма. Когда он достигнет подножия холма, они будут по ту сторону его. Знай, что так получится, он не поехал бы в Горки. «Не поехал бы? Струсил?» — спросил себя Костя и тут же с возмущением отверг эту мысль.

Он поправил очки, сдвинул на затылок ушанку и снова нерасчетливыми, но сильными движениями устремился вперед.

Две черные фигурки поднимались по склону холма, оставляя позади себя синие следы.

— Правой — левой, правой — левой, — приговаривал Травин, но в мозг настойчиво стучалось: «Неужели Татьяна сделала выбор? Неужели — Алик?» Костя сбивался с ритма, лыжи цеплялись одна за другую, но, с трудом удерживая равновесие, он ковылял вперед…

Пожалуй, ему было бы немного легче, если б его счастливым соперником оказался кто-нибудь другой, а не Алик.

Алику все давалось необычайно легко. Разносторонне одаренный, он обладал прекрасной памятью, на лету схватывал суть любого вопроса; в дискуссиях никто не мог быстрее и остроумнее отпарировать выпад противника.

Костя подходил к науке как к непосильному делу, требующему от человека предельного напряжения всех умственных и душевных сил. Он сам считал себя тяжелодумом и не давал себе спуску. У него была лошадиная выносливость. После шести часов лекций, наскоро пообедав в студенческой столовой, он бежал в библиотеку, где оставался до самого закрытия, а затем уже дома до поздней ночи сидел над записями и конспектами.

Уголок комнаты, где стоял Костин рабочий стол, был увешан воззваниями вроде: «Да здравствует трудолюбие», «День без работы — пропавший в жизни день».

Как бы то ни было, а его усилия принесли свои плоды. Ко второму курсу он из числа посредственных студентов выдвинулся в первый ряд, и не раз случалось, что блеск познаний Алика тускнел рядом с его солидной и, как не без зависти говорил сам Алик, «выстраданной» эрудицией.

И вот помыслам этих двух столь не схожих между собой душ внезапно суждено было скреститься. Точкой скрещения оказалась Татьяна Канищева, девушка с разноцветными глазами: одним карим, другим голубым. Институтские остроумы говорили, что Алик влюблен в голубоглазую Татьяну, а Костя в кареглазую. Действительно, в Татьяне жило как бы два человека: один — бездумно и бесшабашно веселый, способный до рассвета танцевать на институтских вечерах, другой — задумчивый и серьезный до такой степени, что способен был, не прерывая, слушать самое длинное и запутанное Костино рассуждение.