Испытание на прочность - [13]
Ибо незваные мои визитеры отнюдь не отказались от своих визитов с тех пор, как господин, назвавшийся Андауэром, исчез из моего поля зрения. Через несколько дней после той как бы случайной встречи в обувном магазине на Леопольдштрассе я, открыв холодильник, обнаружила вдруг на правой стенке морозильной камеры, которая к тому же вдруг совсем оттаяла, по обе стороны кабеля, два отверстия, в которые легко проходил указательный палец. Еще через несколько дней я вдруг обнаружила на диске своего проигрывателя блестящую серебристую фольгу. А еще через несколько дней я обнаружила, что у выреза и на кончиках пояса моего летнего черного платья кусочки ткани заменены кусочками из явно другой черной ткани, факт, который я сочла в высшей степени тревожным, почти что жутким. Неожиданно мне вспомнилось, что на светло-голубом шерстяном ковре в кабинете, незадолго до того как обнаружить замененные кусочки у выреза и на кончиках пояса, я нашла обрывки черных ниток.
Я терялась в догадках: быть может, они намереваются подложить где-нибудь нити из обрезков, чтобы потом доказывать, будто я там действительно находилась. А быть может, обрезки нужны им для натаскивания ищейки. С тех пор как я надевала его в последний раз, платье, кстати, не было в химчистке. И хотя я сама не могла бы сказать, зачем это делаю, я сразу же отнесла его в чистку. А уже потом продемонстрировала друзьям, которые тоже не могли ничего понять и только разводили руками.
Даже адвокат, к которому я обратилась по данному делу, не сумел найти разумного объяснения. Он посоветовал просто выбросить платье. Я, однако, опасалась, что в определенных обстоятельствах и это можно расценить как признание вины, которая, вообще-то, до сих пор была мне неведома, вот почему до поры до времени я снова повесила платье в шкаф.
Что обрезки ткани требуются порой для выявления специфических характеристик человеческой кожи, разъяснил мне не так давно знакомый химик. Ткань на вырезе, сказал он, постоянно находится в тесном соприкосновении с кожей, кончики же пояса часто берут в руки при завязывании. Зная специфические характеристики кожи того или иного индивида, добавил он, можно установить, какая одежда, какие предметы, маски, даже оружие находились в соприкосновении с его кожей, а какие нет.
Тогда, как я уже говорила, платье было снова повешено в шкаф, и не только потому, что я боялась его выбросить, ибо это можно было бы расценить как признание неведомой мне вины. Мне пришло тогда в голову, что незваные визитеры, если им уж очень приспичит, в любой момент могут обзавестись новыми кусочками ткани. В конце концов, в двух моих шкафах одежды висит достаточно. А в том, что квартира моя, несмотря на новый секретный замок, который мне как раз тогда установили, по-прежнему будет доступна для незваных визитеров, я была уверена еще до того, как вошла в магазин, где с недавних пор создан был отдел по установке замков.
Новый секретный замок на дверях своей квартиры я установила лишь затем, чтоб исключить возможность появления в ней прежних обитателей — при этом, естественно, я в первую очередь имела в виду террориста П. и террористку X. — ведь, воспользовавшись дубликатом старых ключей, они в случае чего могли легко проникнуть в квартиру и даже при необходимости что-нибудь там спрятать, а это уже позволило бы предположить столь тесные мои контакты с террористским миром, о каких и мечтал иной незваный визитер.
Ведь наверняка тот, кто затратил столько усилий на квартирные обыски, на слежку за неким лицом, мечтает в глубине души изобличить своего подопечного. Я, во всяком случае, легко могу представить себе, какое поистине неземное умиротворение снисходит на незваного визитера, когда после всех его нечеловеческих усилий — после многочасового, а то и многодневного ожидания, когда же, наконец, подозреваемый уйдет на время из дома, после неоднократных, бесплодных обысков на квартире, регулярно повторяющихся в течение более чем десяти месяцев, порой прерываемых неурочным возвращением хозяина и продолжаемых лишь на другой день, а то и через два, через три дня, — когда после всех его нечеловеческих усилий он натыкается наконец на что-то, оправдывающее с лихвой и подозрения, и слежку, и обыски, на что-то, требующее незамедлительного ареста подозреваемого, а в итоге, если принять точку зрения агента, с успехом завершающее долгую и утомительную операцию, в которой участвовали многие почтенные государственные служащие обоего пола.
Итак, новый секретный замок, как я уже говорила, был установился лишь затем, чтоб исключить возможность появления в квартире прежних ее обитателей, наверняка сохранивших у себя дубликат старых ключей. В тот день, когда мне врезали новый замок, за мной с самого утра велась почти что неприкрытая слежка. Во всяком случае, когда, направляясь в школу для умственно и физически отсталых детей, о которой писала тогда репортаж, я шла к ближайшей станции метро, впереди меня с черепашьей скоростью ползла машина с двумя полицейскими.. Неподалеку от метро я заглянула в аптеку, а полицейский автомобиль тут же затормозил и медленно тронулся с места, только когда я показалась в дверях. В метро меня подхватил один из молодых людей, которые в последнее время частенько попадались мне на глаза; непринужденно помахивая газеткой, они обгоняли меня, чтоб затем томительно-медленно тащиться впереди, то слегка приближаясь, то удаляясь на небольшое расстояние и опять же весело помахивая при этом газетой. Кто следил за мной на обратном пути, сказать не могу, так как в метро я тут же принялась делать пометки для репортажа.
Повести современных западногерманских писателей (Г. Зойрена, Э. Плессен, Г. Хайденрайха, Г. Эльснер) рисуют жизнь Федеративной Республики Германии в 70—80-е годы. Внутренние и внешние политические события находят здесь свое отражение, создавая подлинную жизненную атмосферу, в которую помещены герои этих произведений.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.