Испытание на прочность - [11]

Может, сказал он, стоит ради попугаев подыскать квартиру побольше, а может, лучше сбыть кому-нибудь этих птиц, которые так и не научились разговаривать. Его самого тридцатиметровая однокомнатная квартира вполне устраивает. Да и вообще, вряд ли удастся быстро найти другую квартиру со столь прекрасным видом на безлюдные луга и поля.

Вслед за этим господин Андауэр перевел разговор на терроризм, причем настолько неожиданно и неловко, что даже у самого наивного простака неизбежно зародилось бы подозрение, что разговор этот преследует вполне определенную цель. К тому же он совершенно не владел аргументацией террористов и тех, кто питает к ним симпатию.

В культурном отношении, заявил он, Западная Европа, да и Восточная тоже, выдохлись. Ничего интересного больше не произойдет ни в одной области, так он полагал.

Вот были террористы, продолжал он, тогда по крайней мере хоть что-то происходило.

Это не аргумент, заметила я.

Но господин Андауэр проигнорировал мое замечание. С наигранным пафосом он провозгласил, как стыдно ему, что он продолжает жить, когда трое покончивших самоубийством в тюрьме Штаммгейм давно преданы земле. В том, что они покончили самоубийством, он ничуть не сомневался.

Мне стыдно, что я продолжаю жить, повторил он несколько раз.

А чего, собственно, вы стыдитесь? — удивленно спросила я.

Этого я не могу объяснить, мне просто стыдно, ответил господин Андауэр. А разве вы не ощущаете ничего подобного? — добавил он, присовокупив к вопросу настороженный, явно недоброжелательный взгляд в мою сторону.

Вот с этого момента я, пожалуй, начала понимать, с кем имею дело. Я мгновенно подобралась, и вовсе не потому, что питаю какие-то симпатии к террористам или хотя бы частично одобряю их теории. Я была начеку, так как сказала себе: любое необдуманное слово, любое хоть чуточку двусмысленное высказывание они, конечно же, истолкуют в нужном им смысле и используют против тебя.

Но не используют ли против меня и мои отрицательные высказывания по поводу терроризма? Не расценят ли их как хитроумный маневр с целью замести следы?

Господин, назвавшийся Андауэром, не оставил своих усилий и после того вечера. В тот вечер, однако, он быстро сменил тему и принялся рассуждать о проблемах сугубо метафизических, в которых, кстати, разбирался столь же мало, как и в вопросах, связанных с терроризмом. Иначе он вряд ли счел бы меня террористкой, не стал бы иносказательно предостерегать от ударной силы своих кулаков, не изучал бы меня столь оценивающим, холодным, а временами весьма недоброжелательным взглядом. Впрочем, по-настоящему опасным господин Андауэр казался, только когда голос его понижался до шепота.

Я слушала его с дружелюбной миной, хотя отвечала односложно. Одновременно я пыталась определить, есть ли у него оружие, не спрятан ли где портативный магнитофон или микрофон направленного действия. А еще я раздумывала, как бы исхитриться разоблачить его. На мгновение я даже решила под каким-нибудь предлогом выйти вместе с ним на улицу и запомнить номер его автомобиля.

Но, отчасти опасаясь разбудить его недоверие, отчасти же тщеславно надеясь заманить его в кафе и украдкой сфотографировать, я не стала провожать господина, назвавшегося Андауэром, до машины. Я попрощалась с ним на пороге собственной квартиры. Уходя, он обещал позвонить в самое ближайшее время.

Он и в самом деле позвонил через несколько дней, в то же время. И точно так же, как в прошлый раз, сообщил, что тренировался в спортклубе, а потом спросил, нельзя ли заглянуть ко мне ненадолго. Прошлый раз получился очень милый вечер, заметил он.

Я ответила, что собираюсь пораньше лечь спать. У меня правда не было охоты в такой поздний час беседовать с ним наедине о смысле жизни да еще опровергать попутно его протеррористские высказывания, не зная, кто будет изучать весь этот разговор, записанный на магнитофонную пленку или подслушанный благодаря микрофону направленного действия.

Господин Андауэр обещал позвонить в другой раз. Однако, вместо того чтобы напомнить о себе еще раз телефонным звонком, он встретил меня на следующий день, судя по всему далеко не случайно, в обувном магазине на Леопольдштрассе, где я как раз примеряла туфли. Он подошел ко мне сзади и тем не менее сделал вид, будто крайне ошеломлен. Потеряв на какое-то время от неожиданной радости дар речи, он молча уставился на меня, словно не веря глазам своим, а затем произнес: неужели это действительно вы?

Впрочем, с какой целью он сам оказался в этом обувном магазине, было совершенно неясно. Целиком поглощенный изображением непомерного удивления, этот господин начисто забыл, что разыгрываемая им роль требует хотя бы для проформы подержать в руках пару мужских ботинок.

Лишь после того, как я напомнила ему об этом, точнее, после того, как я в упор спросила его, намерен ли он покупать себе туфли, он бросил нерешительный и какой-то потерянный взгляд в направлении полок, на которых была выставлена мужская обувь самых разных фасонов и расцветок, затем сказал, что пока не решил, и, хоть я активно подбивала его на покупку, ссылаясь на низкие цены — как раз началась дешевая зимняя распродажа, — он вместе со мной вышел из магазина, пальцем не шевельнув ради покупки. Должно быть, не без оснований опасался, что начальство не возместит ему подобного расхода, произведенного во время несения службы по охране безопасности нашего государства.