Испытание на прочность - [10]

Господин Андауэр, не знакомый, судя по всему, ни с кем, кроме владельца театрика, кстати парня весьма сомнительного, ни с актерами, ни с собравшимися на премьеру зрителями, одиноко стоял в фойе в расстегнутом пальто, а после того как владелец театрика заявил, что в это время вызвать такси невозможно, пригласил меня в свою машину. Подъехав к моему дому, он предложил выпить еще где-нибудь по бокалу вина. Отвергнуть его предложение было неловко, ведь он только что оказал мне любезность.

Итак, мы отправились в итальянский ресторанчик, расположенный в подвале через два дома от моего, выпили по стакану глинтвейна, отведали пиццы и проболтали с час; точнее, это господин Андауэр, запомнивший, к моему изумлению, что в театре я сидела в третьем ряду, болтал не закрывая рта, я же в основном слушала и пыталась определить, что передо мной за человек.

Он не просто демонстрировал, действуя мне на нервы, самые изысканные манеры, какие обыкновенно приобретают в танцклассе. Он отрекомендовался вдобавок поклонником Рильке и заявил, что чтение этого поэта оказывает на него умиротворяющее воздействие продолжительностью в несколько дней. Да, еще он утверждал, что безумно любит природу. Мечтательно прикрывая время от времени глаза, словно пытаясь оживить перед мысленным взором благостную идиллию тихого рождественского вечера, он описывал мне безлюдный ландшафт, вид на который открывается из его однокомнатной квартиры в одном из мюнхенских пригородов. Потом поведал, на сей раз куда более робко, что интересуется боксом, и даже признался, что является любителем кулачных поединков не только как зритель.

Ему не хотелось бы пугать меня, заметил он, но он в самом деле давно занимается этим спортом. И кстати, тренируется всего в двух минутах ходьбы от моего дома, в спортклубе.

Вполне возможно, что господин, назвавшийся Андауэром и выдававший себя за поклонника Рильке и будущего адвоката, стремился, с одной стороны, завоевать мое расположение, с другой же, отрекомендовавшись весьма тренированным боксером-«любителем», кое в чем и предостеречь меня. В тот вечер сей господин с гладко выбритым и потому как бы голым лицом, со своим крохотным носиком и изысканными манерами, которые он демонстрировал с вымученной улыбкой, постоянно боясь совершить какой-нибудь faux pas[1], особенно при входе и выходе из ресторанчика, когда он то опережал меня, то пропускал вперед, даже если ради этого приходилось буквально протискиваться мимо, — так вот, в тот вечер господин Андауэр не повернулся ко мне еще одной важной своей гранью, а именно симпатией к террористам.

Это он осуществил при следующей нашей встрече. А устроил он ее весьма смешным и наивным образом. Позвонил около девяти вечера и сообщил, что только что вышел из спортклуба в двух минутах ходьбы от моего дома. Потом спросил, не может ли он сейчас вернуть мне книгу, которую взял почитать тогда, после премьеры.

Я хотя и согласилась, однако дала понять, что визит не должен затягиваться. Только я положила трубку, как господин Андауэр уже звонил в подъезде.

Несмотря на то что на шестой этаж он поднимался лифтом, а не несся сломя голову по лестнице, дыхание он переводил с трудом, а это доказывало, что путь от телефона-автомата к моему дому был проделан весьма быстрым шагом, может даже бегом. Несмотря на зимнюю пору, на нем была всего-навсего черная, видавшая виды куртка, а не пальто, должно быть, потому, что плащ, бывший на нем во время премьеры, и очень потертое замшевое пальто цвета охры, надетое им в третью и покуда последнюю нашу встречу, производили еще более неприглядное впечатление, нежели эта явно видавшая виды черная куртка.

Как бы там ни было, рука, которую он протянул мне, здороваясь, была холодна как лед. Заверив, что моя книга в полной целости и сохранности, он извлек ее из пластикового пакета в черно-белый цветочек, затем тщательно свернул пакет до размеров носового платка и положил на столик в прихожей столь бережно, что можно было подумать, он собирается забрать его уходя — и в самом деле, прощаясь, он сунул пакет в нагрудный карман своей куртки.

По меньшей мере столько же времени, сколько ушло на складывание пластикового пакета, потребовалось поклоннику Рильке и боксеру-«любителю», повернувшемуся в тот вечер, как я уже говорила, еще одной важной своей гранью, а именно симпатией к террористам, и неоднократно — то настойчиво, то томительно-скучно — пытавшемуся спровоцировать меня, так вот, столько же времени потребовалось господину Андаузру, чтобы решиться в тот вечер на стаканчик пива. Когда в конце концов он сдался и позволил себе этот стаканчик, впечатление было такое, будто он нарушает некий твердый жизненный принцип и ему еще предстоит ответить за это перед собою и господом. Кстати, пока я наливала себе стакан кока-колы, он предостерег меня и от этого напитка.

К подобным напиткам пристраститься так же легко, как к алкоголю, заметил он. Он знает одного бывшего алкоголика, который после того, как бросил пить, «заболел» кока-колой.

Прежде чем завести разговор о терроризме, господин Андауэр успел признаться еще в любви к животным, точнее: он был владельцем двух попугаев, которые, по его словам, частенько ни свет ни заря поднимают его своими криками с постели.