Испытание - [2]

Гигантский осьминог продвигается резкими прыжками, каждый раз каким-то непостижимым образом увертываясь от метеоритов.

Инженер Иван Суровцев не один год занимался «воспитанием», обучением сложнейшей белковой системы, именуемой Тобором. Преподносил ему все новые дозы информации, учил решать разнообразные задачи. Не раз Иван наблюдал институтское детище и в «полевых» условиях, сопровождая Тобора и на учебные полигоны Зеленого городка, и в дальних поисках, которые проводились на Марсе и Венере. И никогда не переставал он любоваться своеобразной грацией движений Тобора, никогда не мог привыкнуть к этому захватывающему зрелищу – Тобор в прыжке. Оттолкнувшись всеми могучими щупальцами враз и вытянув их в полете вдоль тела, Тобор вонзался в пространство, подобный живой торпеде. Тобор и теперь прыгал, как его учили, – по всем правилам тонкой и сложной легкоатлетической науки. Он отталкивался от почвы под углом в сорок пять градусов, чтобы пролететь максимально большой отрезок.

В том, что прыжки – вовсе не такая простая штука, как кажется на первый взгляд, Суровцев убедился давно, как только приступил к обучению Тобора. После того как было решено, что основной способ перемещения Тобора

– прыжки, пришлось пустить в ход весь опыт прыгающих земных существ. Весь

– от тушканчика до кенгуру. В Зеленом городке изучали строение волокон их мышц, угол прыжка, стартовую скорость, дальность полета – да мало ли что еще!

В те времена, когда Тобора учили прыгать, первое место на стеллажах институтских лабораторий занимали бесчисленные рулоны пленок. На километрах лент были запечатлены разнообразные существа, либо распластавшиеся в прыжке, либо готовящиеся к нему, либо уже приземлившиеся.

Не был забыт, разумеется, и опыт выдающихся легкоатлетов-прыгунов всех времен, чьи рекорды украсили историю спорта.

Суровцев, как и его коллеги, частенько задумывался над утраченным секретом античных стадионов, подолгу размышляя над тайной сверхдальнего прыжка, которой владели тогдашние легкоатлеты.

…Прилетев в первый раз в Грецию – родину Олимпийских игр (потом-то он бывал здесь множество раз, безуспешно пытаясь разгадать мучившую его загадку), Суровцев долго стоял перед мраморной плитой, потемневшей от времени. Оливковый прямоугольник как бы обуглился по краям, мелкие трещины разбежались по его поверхности, словно морщины на старушечьем лице. Снова и снова перечитывал он надпись на плите, которая гласила, что достославный Фаилл во время оно прыгнул в длину ни много ни мало на шестнадцать метров… «Мы говорим о прогрессе в спорте, – подумал тогда Суровцев, тщательно переписывая в записную книжку надпись, выбитую на плите. – Однако прошло не одно тысячелетие, и вот во второй половине XX века (нашей, разумеется, эры!) во время Олимпиады в Мехико Р. Бимон пролетел примерно вдвое меньше, чем Фаилл. И что же? Прыжок Бимона был объявлен фантастическим по тем временам спортивным достижением – да так оно, собственно, и было. Так о каком же прогрессе в спорте может идти речь?!»

Иван долго потом бродил среди развалин по территории древней Олимпии, которую Высший Совет Земли объявил заповедной зоной. Кое-что в соответствии с обнаруженными древними свидетельствами было реставрировано. Вновь бурлил многоводный Алфей, долина которого явилась колыбелью Олимпийских игр эллинов. Вокруг в июльском мареве громоздились горы и холмы, сглаженные быстротекущим временем. Суровцев перешел по мостику через русло высохшего ручья и еле приметной тропинкой поднялся в гору. Нещадно палило солнце, пахло полынью, мятой, по обе стороны тропки самозабвенно стрекотали цикады. «Сколько же тысяч ног прошло по этой каменистой почве», – подумал Иван, вытирая лоб. Ему показалось, что здесь, на земле Эллады, явственнее, чем в любой другой точке Земли, ощущаешь преемственность поколений. Однако кое-что на этом поступательном пути, видимо, теряется – и, быть может, безвозвратно.

На вершине Суровцев остановился. Отсюда хорошо был виден окаймленный кустарником храм Геры, супруги Зевса, – великолепное сооружение недавно восстановили. Близ этого храма некогда проходили Героиды – женские спортивные игры, подобные Олимпиадам. За храмом Геры выстроились в ряд несколько строений – каждое на свой лад. Портики, арки, колоннады… Каждый независимый город Древней Эллады почитал за честь выстроить здесь собственное здание, в котором хранились богатые дары Олимпии. Немало пришлось повозиться реставраторам с портиком Эхо. Древние не ведали усилителей и микрофона: глашатай объявлял победителей в этом портике, и хитрое эхо семикратно повторяло их имена. Не так ли в ослепительный час прозвучало здесь некогда и имя Фаилла, секрет прыжка которого Суровцев пытается ныне раскрыть, чтобы передать его Тобору?..

Нет, секрет этот так и не удалось раскрыть до конца, хотя несколько раз казалось, что решение вот-вот отыщется. Поиск, однако, не пропал даром

– ученые Зеленого городка во многом обогатились. И всю новую для них информацию о технике прыжка привили Тобору…

Между тем на дальнем полигоне, откуда велась передача, сгустились сумерки. Вдали, на самом краю условного мира, созданного инженерами полигона, заполыхали малиновые зарницы. Суровцев понял – это отблески лавы. Да, предстояло последнее испытание. Тобор мощными прыжками поднимался в гору, вновь напомнившую Ивану холмы Древней Эллады – неизвестно по какой ассоциации. Как только ни старались Суровцев и его коллеги – воспитатели белковых систем раскрыть секрет прыжка древних атлетов! Они изучали о древних Олимпиадах всю информацию, которую только удавалось отыскать, и просеивали ее сквозь сито ЭВМ, надеясь, что хоть какие-то нужные крупицы осядут в ячейках логических схем. Были и такие, кто попросту сомневался в достоверности древней надписи, выбитой на мраморной плите. Но таких были единицы. Быть может, секрет прыжка древних заключался в особой разминке, рецепт которой оказался утерянным? В специальной тренировке? Быть может, дальности прыжка способствовало – чем черт не шутит! – то, что атлеты перед спортивным состязанием натирались оливковым маслом?! Ничего не следовало отвергать с порога.