Испытание - [11]

— Да, да, конечно… Приказать подать следующую перемену?..

— Ох, нет, — взмолился Кретьен, чувствуя себя сытым до неприличия. — Спасибо, я уже… все. Да тут еще имбирь остался, как я погляжу…

— О, имбирь из Александрии, мессир…

Слова «имбирь из Александрии» смутно напомнили поэту что-то — не однозначно неприятное, но тревожащее. А, вспомнил!.. Трапеза у Увечного Короля, в белом замке с единственной черной башней… Но Этьен, нынешний его сотрапезник, менее чем кто бы то ни было на свете походил на Увечного Короля, и лицо его, еще озаренное отсветами не догоревшего позднего заката в окне и свечным пламенем, казалось до странности счастливым. И — совсем молодым. Не то что бы он кого-то напоминал… Или вызывал какие-то очень сильные чувства… Нет, конечно, нет. Но некий теплый и болезненный укол иглы, так и засевшей внутри, будто отдавался по всем членам, и Кретьен внезапно понял, что ему очень хорошо. Так хорошо и спокойно, как бывало только втроем. Только за вечерней трапезой в труаском замке, когда три друга — Гордец, Гордячка и Простак — потягивали вино и смотрели в огонь, почти не нуждаясь в словах. Словно он и не терял ничего, никогда…

— Мессир Кретьен… А вы писали последнее время что-нибудь новое?.. Новее, чем «Ланселот», например?..

— Писал.

— А… у вас нет с собой?..

— Нет, знаете. Это неоконченный роман, и я его не хотел бы пока обнародовать.

— А хоть… про что он? Про Бретань Короля Артура, чья благородная натура для человеческих сердец…

— Являет редкий образец. Ну, да. И, если хотите, Этьен… Я почитаю вам. Я почти все помню наизусть.

Он и сам не ожидал от себя такого жеста. Просто «Персеваль», его тайное любимое детище, так давящее изнутри и гнетущее тем, что никак не может родиться, неожиданно запросилось на свет. Тяжело иметь стихи, которые не можешь читать другим — эта боль известна не всем поэтам, но лишь тем из них, чьи глаза смотрят наружу, на внешний мир, а не в глубину себя. Кроме того, он действительно помнил всего «Персеваля» — и особо плавные, легкие и уводящие внутрь романа места давно тревожили закрытостью, как заноза в ладони, как мелкий камешек в сапоге. И, опершись локтями на черный столик, глядя только в пламя трескучей свечи, Кретьен стал читать.

— …Мессир Кретьен… А дальше… Вы не знаете?..

Лицо Этьена, неутоленно-жадное, раскрасневшееся, как от вина… Глаза блестят — что-то уж слишком сильно блестят. Кретьен отпил вина, чтобы смочить горло, глядя поверх чаши на совершенно сумасшедшенького юношу, которого он знал менее суток.

— Не знаю… Там есть еще кусок про мессира Гавейна, про то, как он добрался до замка Монтесклер… Но про Персеваля я больше ничего не знаю.

— Вернулся ли он? Увидел ли грааль и копье еще раз?

— Не знаю.

— Исправилось ли, что он содеял?..

— Не знаю, не знаю я…

И последний вопрос вроде тех, что задавала девица несчастному своему кузену, не помнящему имени:

— Мессир Кретьен, эта история, она — правда?

Он помолчал, не собираясь никому открывать своих тайн, слишком личных, чтобы признаваться в них даже самому себе, — и признался, конечно же:

— Думаю… да. Иначе я смог бы ее сам закончить.

Помолчали. Кретьен смотрел на огонь, гадая, зачем он это сделал. Этьен смотрел на него так, как смотрят на огонь. Все казалось расплывчатым, слегка нереальным, будто беседа двух почти незнакомых людей имела бСльшее значение, чем могло им самим показаться, и мир замер, боясь их спугнуть… Отсветы пламени скользят по гобеленам, по длинным мордам белых бегущих псов, по злому кречету на сокольничьей перчатке… В алькове тени припали на брюхо. Ждут.

— И что же… Вы теперь ищете продолжение?

— Или тех, кто может его знать. Собственно, за этим-то я и ищу еретиков. А идиоты в ткацком квартале думали, я соглядатай. Едва не побили.

— Еретиков? — брови Этьена поползли вверх столь стремительно, что на какой-то момент показалось — они могут уползти на затылок. — То есть… Добрых Христиан?.. Мессир Кретьен, вы ищете Bons ChrИtiens?..

— Ну… да, — Кретьен скользнул по его огорошенному лицу настороженным взглядом. Уж не совершил ли он сейчас очередной ошибки, выболтав разговорчивому любителю стихов чего не надо?.. Но — не мог он этого Этьена подозревать. Не мог, и все. Если вообще возможна такая вещь, как «чувствовать человека», то вот она и есть, и ничего тут не поделаешь. Звери, говорят, чуют опасность. Рыцари — тоже.

— Да, ищу. Мне сказали, среди них есть мудрецы. Те, кто может обладать искомыми мною знаниями.

Этьен перевел дыхание, красные пятна у него на скулах стали еще ярче — как румянец лихорадки. Или следы оплеух. Он был здорово похож на человека, готового броситься вниз с моста. Пальцы его — слишком тонкие и костлявые — быстро переплелись, сжались до белизны. И, набрав в грудь воздуха, Этьен Арни сделал это. Он прыгнул.

— Ну, что же… Я — Добрый Христианин.

5

…Тощий, как скелет. Бледный — еще бы, если питаться одной травой да рыбою!.. Синяя верхняя одежда с пристяжными рукавами — не из шелка, нет, какая-то грубо крашеная ерунда, в лучшем случае — тафт… Нижняя — вообще сущая власяница, в такую-то жару! Лицо того, кто сунул голову в петлю. Да, признаться, что-то вроде этого парень и сделал.